Последнее приключение Аввакума Захова

Разделавшись с последней историей, на авансцене которой фигурировала одна известная балерина, Аввакум вскоре уехал в Италию, чтобы разыскать и изучить какие-то материалы, необходимые ему для работы над новой книгой. Он намекнул мне, что вернется, видимо, скоро, и бодро пообещал писать почаще, чтобы я спокойно работал над своими записками о последнем его приключении. Но случилось так, что первую весточку от него я получил чуть ли не через год. Он прислал мне из Рима открытку с видом на Via Apia[4], на оборотной стороне открытки он написал: «Sic transit gloria mundi»[5]. И больше ни слова.

Некогда по Via Apia проходили победоносные легионы, ехали триумфальные колесницы императоров, видела она и пресыщенных патрициев, и украшенных, словно весталки венками, куртизанок, которых несли в носилках. Теперь эта безлюдная тихая дорога, уходящая к горизонту, с возвышающимися кое-где руинами, напоминала дремлющего в тени старца, которому снятся чудесные, но давно прошедшие времена. Как мне стало грустно. Бедная Via Apia!

Но ведь мог же Аввакум черкнуть мне еще хотя бы несколько слов — сообщить, как он себя чувствует или же в крайнем случае спросить, как себя чувствую я. Ничто не мешало ему написать и пару слов о погоде. Например: «Тут солнечно!» Либо, как это обычно делают те, кто находится за пределами родины, уведомить меня — всерьез или просто утешить, все равно: «Тогда-то и тогда-то намереваюсь вернуться!» Ему же ничего не стоило написать несколько этих общепринятых фраз. Но он их не написал. Более того, он даже не сообщил своего адреса! Короче говоря, он не желал получить от меня ответ.

Ну, ладно, Via Apia — это просто старец, вспоминающий славное, но далекое прошлое. Открытка не испортит мне настроения: человек я не сентиментальный и не люблю печальные пейзажи! Разорвав ее на мелкие кусочки, я швырнул их в очаг, чтобы они превратились в дым.

Потом мне вспомнилась моя прошлая солдатская жизнь, и так захотелось снова забросить за плечо походный мешок и отправиться по старым тропам, хотя теперь мне полагалось находиться в районном центре. Меня повысили в должности, сделали старшим врачом, и, выходит, мне уже не к лицу забрасывать за плечо какие-то мешки и скитаться по всяким тропам.

Как бы там ни было, я все же отправился. Но старые тропы были уже не теми, какими я знал их десять лет назад. Некоторые превратились в асфальтированные дороги, и по ним мчались легковые машины. Запахи дикой герани и тимьяна, пьянящий аромат цветущей бузины — эти прелести моего края теперь сосуществуют с клубами автомобильного чада и запахом бензиновой гари. Деда Богдана уже нет среди живых, Райна вышла замуж против воли родителей за какого-то знатного шахтера и уехала с ним в Мадан. Та самая Балабаница, которая, как крепкое вино, кружила мужчинам головы, уже перешагнула за четвертый десяток и превратилась во вполне солидную матрону — ни о какой Мессалине теперь не могло быть и речи. Да, изменился окружающий мир, и солдату было не так уж интересно бродить по облагороженным цивилизацией тропам.

Кого побеждать, чьи женские сердца покорять, какого косматого лесного владыку вызывать? Даже обе красавицы коровы, Рашка и Лапка, уже превратились в воспоминания.

И вот пришло солдату время почувствовать себя тем космонавтом, который летал по просторам галактики всего лишь каких-то десять лет, но, вернувшись на Землю, понял, что в действительности он летал не десять, а сто лет. Потому что десять лет небесных равнялись ста годам земным. И настолько переменились за эти сто лет родная планета, нравы ее обитателей, что он не мог их узнать и почувствовал себя пришельцем из другого мира.

Вот какой мертвой точки достиг я на своем жизненном пути! А хотелось ли мне переступить через нее — один бог ведает, потому что в груди моей уже не пылали жизнеутверждающие чувства. Вокруг моего сердца образовалась пустота. Дела мои принимали явно плохой оборот. Но прежде чем случиться самому худшему — а это уже казалось неизбежным, — из Италии вернулся Аввакум. Словно сама судьба пригнала его сюда или какое-нибудь кибернетическое устройство. А может, его своевременное возвращение было чистой случайностью. Из этих трех вероятностей одна, безусловно, в мою пользу, а может быть, действовали в мою пользу и все три одновременно. Ладно, как бы там ни было, Аввакум сразу, просто тотчас же, понял, что с чувствами у меня обстоит неважнецки. С первого взгляда ему стало ясно: не все ладно в королевстве Датском! Поэтому на следующий же день он предложил мне, как будто это невзначай пришло ему в голову, покинуть Родопские края.

— Если человек засиживается на одном месте и на одной работе, он начинает скисать! — сказал Аввакум и, улыбнувшись, добавил. — Конечно, если служба его не архиерейская!