Последнее приключение странника

В тот день мне так и не удалось скрыть или хотя бы смягчить впечатление от темной и депрессивной стороны моего мужа. Когда родители появились в “Одиссее” с тортом и кучей подарков, он отсутствовал. Его не было почти сутки. Я сражалась с печалью и придумывала разные предлоги, оправдывающие его опоздание. Я перестала чему-либо удивляться. После рождения Мило ситуация постоянно ухудшалась. В конце концов я решила, что пора садиться за стол, не дожидаясь его. Он объявился, когда мы уже обедали, и не сказал ни слова ни моим родителям, ни детям. С мрачным лицом он шагнул ко мне и поцеловал. От него разило алкоголем, баром, загулом. Он прижался ко мне, как ребенок, прячущийся за мамину юбку. Я сцепила зубы, стараясь не заплакать и не потребовать от него объяснений. Я стерпела, чтобы защитить детей и избавить от сцены родителей. Если Улисс или Лу подходили к нему, он отшатывался; когда они его звали, он не отвечал; не реагировал на милые реплики, которыми они безуспешно силились привлечь внимание отца. А потом Мило проснулся после дневного сна, и мне пришлось уйти. Он счел это неприемлемым и хлопнул дверью, рявкнув “Отцепись от меня” Улиссу, бежавшему за ним и умолявшему остаться и поучаствовать в задувании свечки для младшего брата. А через три дня мой муж исчез.

– Есть какой-то особый повод? – спросил отец, вновь обретая дар речи и своим вопросом возвращая меня к настоящему.

Улыбка, ненадолго покинувшая меня, снова засияла.

– Я развожусь.

Ну вот, я это произнесла. Следовательно, это правда.

Отец как будто утратил на миг дар речи, но тут же встряхнулся, справляясь с волнением, а мама уткнулась ему в плечо.

– Я горжусь тобой, – объявил он, наблюдая за мной.

Мама продолжала прятать лицо за папиным плечом, ее спина вздрагивала, и нетрудно было догадаться, что с ней творится. Папа обнял ее покрепче.

– Возьми себя в руки, Одиль, мы же знали, что она к этому придет. В конце концов, она твоя дочь!

– Дурак безмозглый! – ответила мать все еще дрожащим голосом.

Она крепко поцеловала мужа, после чего снова включилась ее обычная самоуверенность.

– Ладно, я опять иду на рынок! Обед на мне!

– Мама, я могу приготовить!

– И слышать не желаю! Пойди лучше к парикмахеру! Ты должна хорошо выглядеть, доченька!

– Ну, а я займусь напитками! – подхватил отец.

– Папа, здесь есть все, что нужно. – Я слабо сопротивлялась, пытаясь охладить его пыл.

– Ты, похоже, забыла, что это моя компетенция?

– Попробовала бы я забыть, – пробормотала я.

– Давай, Режис! Поторопимся!

Они уже взялись за ручку двери, и я не собиралась гасить их энтузиазм. За ними было так приятно наблюдать.

– Я вас люблю, – крикнула я.

Они застыли. Мы редко открыто выражали любовь.

– Мы тебя тоже, дорогая малышка, – ответила мать.

Они вышли, а я приблизилась к витрине, чтобы следить за ними, пока они не скроются. Они стояли посреди улицы и жарко обнимались, хоть тяжесть лет на их плечах и было не скрыть. Мои дети слишком быстро созрели, мои родители слишком быстро постарели. Из-за него. Я всей душой надеялась, что не украла у них последние прекрасные годы жизни, уговаривала себя, что такие же прекрасные у них еще впереди. Я мечтала, чтобы мои родители вернули себе полноту бытия, утраченную семь лет назад. Возродили ту неумеренность во всем, в атмосфере которой я выросла и которая помогала мне открывать новые грани моей личности, жить, смеяться. Вести себя так, как я хотела. Мои родители были потрясающими, сумасшедшими, забавными, и если…

Мои родители… Как их охарактеризовать? Типичный продукт восьмидесятых. До окончательного переезда в Сен-Мало мы жили на границе парижского пригорода, в городке, который я практически забыла, с несколькими десятками тысяч жителей, с собственной буржуазией, ритуалами и знаменитостями, в числе которых были мои родители.

Отец торговал винами и крепким алкоголем и колесил по дорогам, облачившись в деловой костюм и яркие галстуки, которые были тогда в моде. Он обладал особым талантом переключаться с одного собеседника на другого, одинаково легко общался с владельцем убогой забегаловки и с директором ресторана, отмеченного звездами. И дело было не только в отлично подвешенном языке, его талант был гораздо выше уровнем. Он был вне конкуренции, если надо было позубоскалить, у него никогда не случалось плохого настроения – по крайней мере, дома, – и он никогда не уставал. Ради удовлетворения запросов клиентов он запросто вставал на рассвете, чтобы появиться в привокзальном кафе к самому открытию. И неважно, что накануне он пришел с дискотеки после трех часов утра. В таких случаях он принимал холодный душ, сбрызгивал себя одеколоном “Фаберже”, выпивал чашку крепкого кофе, закуривал первую за день сигарету – в машине с наглухо закрытыми окнами – и отправлялся продавать ящики вина, кеги пива и поддоны с бутылками шампанского. Он был знаком со всеми: с хозяевами баров, ресторанов, ночных клубов. Его багажник был всегда забит бутылками спиртного, которые он, не раздумывая, дарил после подписания выгодного контракта. Мой отец был человеком щедрым…