Последнее пророчество Эллады (СИ)

Макария знала, что хтоний может сделать невидимым не только хозяина, но и не представляла, что он способен скрыть от чужих глаз целую кучу народа. Но нет: Аид надел хтоний на маму, Персефону, взял её за руку, во вторую руку вцепилась Макария, за нее, в свою очередь, взялась Геката, а уж в Трехтелую вцепились Танат, Гера и Артемида. И вот этой веселой толпой они прошли, точнее, прокрались, стараясь не шуметь и даже не дышать, мимо валяющейся без сознания Деметры (судя по шишке на лбу, её не то Арес приложил, не то она сама приложилась о стену пока гналась за ним) и мимо сторонниц Концепции, на манер стражниц окруживших нарисованную на мраморном полу сложную светящуюся фигуру. Никто из них не споткнулся и не чихнул, у Таната даже перо не зазвенело, а даже если бы и зазвенело, на них, похоже, всё равно никто не обратил бы внимание — все были полностью погружены в эпичнейшую сцену под названием «Арес и Афродита делят отрезанное мужское достоинство». Да что там, даже сама Макария не сразу отвлеклась от этого завораживающего в своем идиотизме зрелища и поняла, что папа Аид отпустил мамину руку, отчего стал видимым для всех, а не только для них.

Пока он коротко, практически без замаха, взмахнул возникшим в руке двузубцем, втыкая его в предмет спора, и швырнул двузубец в котел.

— Ой-ой, — глухо пискнула из-под шлема Афина, которая за секунду безуспешно бросилась на перехват. — Бегите, как бы не взорвалось, — на удивление спокойно для человека, чьи планы по мировому господству только что превратились в прах, сказала она.

— С чего бы?.. — не менее спокойно уточнила Персефона, снимая с головы шлем, отчего вся «дружная компания» возникла пред остановившемся взором Афродиты (пред который с другой стороны уже волокли связанного Зевса).

— Поверьте, там есть с чего, — сообщила Афина. — То, что там есть, стабилизирует только компоненты крови и ихора Владык. А между собой оно, кхм… не очень…

Она замолчала, выжидающе глядя на кипящий на огне котел.

Они все смотрели на котел: и Афродита, и папа Аид, и мама с Гекатой и остальными, и связанный дедушка Зевс.

Секунду… две… три.

Потом папа Аид неопределённо пожал плечами, шагнул к котлу, взялся за рукоять двузубца и вытащил его, предварительно стряхнув обратно в кипящую жижу мерзкие «дополнительное ингредиенты».

Жижа булькнула и…

Ничего не произошло.

— М-да, — мрачно сказала Персефона спустя секунды этак три. — Что-то я не совсем поняла, чего ты хотел этим добиться. Выглядело это, конечно, эпично, но ты, кажется, забыл, что Афродите всё равно ничего не светит, потому, что ты снова стал богом…

Судя по тому, как недоуменно моргнул, опуская двузубец, папа Аид, он действительно мог об этом забыть — то ли мотаться из смертности в божественность и обратно для него дело привычное, то ли событий в этом дне оказалось многовато даже для него. Ну не держал он этого в голове.

Только на папу Аида никто, кроме Макарии, не смотрел — Афродита с Афиной и мерзким Аресом ошарашено уставились на маму, а остальные сторонницы Концепции начали потихонечку, стараясь не привлёкать к себе внимание, отступать в сторону дворца (еще бы, откуда им знать об амнистии). И только Гера занялась делом — проскользнула между нимфами и начала торопливо развязывать Зевса.

— Богом?.. — неуверенно уточнила Афродита, не в силах осознать своё поражение. — Снова?.. — она не глядя достала из складок своего одеяния крошечную амфору и сунула Афине.

Та сунула туда свой нос и через пару секунд вернула амфору с вердиктом:

— Никакой смертности, абсолютно.

— Абсолютно… — прошептала Афродита, разглядывая прозрачный ихор. — Абсолютно… — тихо, одними губами, — Да вы, «цензура», смеетесь! — заорала вдруг она в голос. — Да этого просто не может быть! Потратить тысячу лет подготовки, да чтобы в последний момент эта Кронидская сволочь опять вернулась в бессмертие!!! — она со всей силы пихнула ногой треножник, опрокинув котел. — Ну и пускай! Пускай! Подавитесь своей Концепцией! — она с размаху швырнула в уже бесполезное варево амфору с ихором, и та, ударившись о край котла, разлетелась на мелкие осколки.

Вытекающее из котла зелье вдруг снова начало бурлить.

— Подавитесь! — визжала Афродита, не замечая, с каким ужасом смотрит на опрокинутый котел Афина, и как пятится назад Арес, и как…. — Подавитесь!!! Лю…

Котел подскочил; зелье полыхнуло ослепительной вспышкой.

«…бовь всё равно победит», — прочертили искривившиеся губы Афродиты, но никто этого уже не услышал, как не услышали криков нимф и нереид — сторонниц Концепции, выразительных ругательств Гекаты, несдержанных слов Персефоны, визга Макарии.

На Олимпе будто бы отключили звук.