Последнее путешествие Клингзора

- Я никогда не считал себя обычным человеком, - ответил он. - Я только не мог решить, моя необычность в том, что я полное дерьмо или в том, что я полное совершенство.

- А какая разница? - рассмеялась Диана. - Средний человек находится посредине. Тот, кто движется в любую сторону, уже не средний человек. Настоящий порок такая же редкая вещь, как и настоящая святость. Если они совершенны, что замыкают свое совершенство в единой точке на вершине треугольника. В Боге, - Диана с наслаждением выпила вино. - Разве пришествие Христа не открыло эру святости такой же чудовищной, как и творимые ею преступления? Античные герои были сплошь содомитами, серийными убийцами, ворами и клятвопреступниками. Что не мешало им быть героями, богами и полубогами. Разве человечество помнит какого-нибудь скромного труженика, мостившего римские дороги? Нет. Оно помнит Цезаря, Нерона и Калигулу. Навуходоносора, Ирода, Антипу, Александра Великого, Тамерлана. Даже Прокруст с его садизмом и де Сад с его моралью пережили века. Почему? - она вопросительно подняла брови. - Потому, что они и есть истинные герои человечества. Люди чтят тех, кто штурмует небо, даже если и находит ад, подобно Прометею и Сатане, а не тех, кто ковыряется в земле, даже если и грезит о Царствии Небесном, - Диана коснулась его стакана своим. - Пейте вино, хорошее вино. Мы празднуем ваш подвиг. Мы празднуем ваше возвращение в мир живых.

Глава 19

День выдался необычайно теплый и яркий. Они покинули Бокатер на рассвете, но солнце уже успело хорошо прогреть машину. В этот раз Диана сидела за рулем. Похоже, ей доставляло удовольствие вести джип. А что ей не доставляло удовольствия?

- Меня слегка беспокоят эти трупы, - сказал он, закуривая.

- Какие трупы? - удивилась Диана.

Он усмехнулся.

- Ну да, я понимаю, мы их хорошо скрыли. Но, все-таки, они есть.

- Их нет, - спокойно сказала Диана. - Они в прошлом, а прошлого не существует. Вы можете коснуться прошлого?

- Могу, - улыбаясь, сказал он и положил руку ей на колено.

Диана рассмеялась.

- Я не прошлое. Я единственное настоящее, что у вас есть.

- Юрген всплыл из прошлого, - напомнил он, убирая руку. Хотел добавить: “Из чьего?” но промолчал.

- Нет, - уверенно ответила Диана. - Это настоящее всплывает в прошлом. И делает его таким, каким захочет. В данном случае, оно делает Юргена сумасшедшем самоубийцей. Прямо сейчас делает. Мы тут едем, а контора пишет. Не имеет никакого значения, что там было. Имеет значение только то, что есть. А то, что есть, конструирует из своего материала любое прошлое. Был бы заказчик. Вся история такова, вам ли не знать, господин сочинитель? - Диана посмотрела на него искрящимися, голубыми глазами. - Турки до сих пор считают, что победили на Косовом поле. А сербы полагают, что это они побили басурманов. У тех и у других есть неопровержимые доказательства. А на поле Куликовом стоит памятник погибшим славным воинам. Но там не найдено ни единой кости, ни единого ржавого куска железа. Потому что сражение произошло на страницах книжки, написанной каким-то бумагомаракой. Но оно - неопровержимый факт настоящего. Вы можете пойти и потрогать тот памятник рукой. Или взять в руки через установленный срок постановление об отказе или прекращении дела производством по факту смерти вашего приятеля. Прошлое не существует, не будучи санкционировано настоящим, как не существует убийство, санкционированное государством. Санкция превращает убийство в необходимую оборону, в законную казнь, в справедливую войну, в подвиг. Или отменяет вообще. Как в случае с нашим бедным Юргеном.

- Знаете, - сказал он задумчиво, - мне как-то попала в руки книжка о советских женщинах-снайперах, участницах Великой Отечественной войны. Фотографии, милые девичьи лица, справки из послевоенных биографий, вроде: замужем, трое детей, ткачиха, воспитывает внуков. А внизу цифры: 78 убитых врагов, 96 убитых врагов, 104 убитых врага. Никакому Мэнсону такое и не снилось, но Мэнсон пишет книжки в тюрьме, а эти воспитывают внуков, скромняги.

- “Я маленькая девочка, я кошечек люблю”, - спела Диана тонким детским голоском. И добавила толстым, мужским басом. - У кого-нибудь есть, что возразить?

Он расхохотался так, как давно уже не смеялся - искренне и спонтанно.

В другое время события последних суток забили бы его в тревожную саморефлексию и депрессию. Но время стало другим. В этом времени тревожиться было не о чем. Все человеческие дела, человеческая жизнь и человеческая смерть, включая его собственные, стали тем, чем они и были - пылью в луче солнца.

- И все же, - сказал он, отсмеявшись и вытирая набежавшую слезу, - то, что вы называете Историей - это политическая история, подделка, дрянь. Но под этим есть какой-то фундамент.