Последнее слово техники. Черта прикрытия

Вместо головы у чудовища была огромная, ярко светившая лампа, при взгляде на которую ей припомнились виденные на картинках в курсе древней истории газовые светильники в забранном с четырех сторон немного вогнутыми стеклами корпусе. Внутри фонаря она заметила подобие лица, чужого, иномирского, составленного как бы из дымного пламени. Огонь вырывался из лампы грязными от сажи языками и коптил стекла. По четырем углам снаружи светильника стояло по исполинской сальной свече, в каждой из которых горели, но не сгорали, извивались и корчились в нескончаемой агонии, сохраняя чувствительность, туго переплетенные нервы, взятые из сотни нервных систем. Она увидела его, узнала его, узнала все это и увидела себя его глазами или что там тварь использовала для органов адского чувства, заменявшего ей зрение.

Она лежала перед ним, как далекая крохотная кукла. С нее содрали кожу, оставив скелет и прикрепленные к нему мышцы. Куски ее плоти были разбросаны и пришпилены к земле вокруг.

— А я так хотел подарить тебе надежду, — сказал тяжелый гулкий голос, звуки которого сотрясли жалкие останки ее тела. Слова эти продолжали звенеть в ее ушах, даже когда он умолк. — Но тебе она недоступна. Это меня раздражает.

Внезапно к ней вернулся дар речи. Нити, скреплявшие губы, разорвались и исчезли, рана на шее зажила, разорванная гортань перестала зиять пустотой, и нормальное дыхание восстановилось.

— Надежду? — прокашляла она. — Здесь нет надежды.

— Надежда есть всегда, — возгласил голос. Она чувствовала, как его слова давят на легкие, сотрясают землю вокруг нее. — Надежда должна быть. Отказаться от надежды означает избегнуть части предначертанного наказания. Ты должна надеяться, чтобы затем твои надежды рухнули. Ты должна верить, чтобы ощутить боль предательства. Надо стремиться и вожделеть, иначе не почувствуешь боль после отказа, надо любить, чтобы ощутить всю полноту агонии при виде пытаемого объекта любви.

Тварь откинулась на спинку трона, и венки дыма взвились над ним, а были они форм причудливых, как течения пересекавших континент рек; свечи заполыхали, как исполинские горящие деревья.

— Но прежде всего надо надеяться, — сказал голос, каждое слово, каждый звук которого раскатами отдавались в ее голове и сотрясал тело. — Надежда должна быть, а то как же можно было бы ее ниспровергнуть? Уверенность в безнадежном положении может доставлять определенный комфорт. Неопределенность, незнание — вот подмога в истинном отчаянии. Мучимым здесь не дозволено бросать себя на произвол судьбы. Этого совершенно недостаточно.

— Меня бросили, оставили, покинули, и не более, — закричала она в ответ, — как и всех, заточенных здесь. Выдумывай свои побасенки, сколько хочешь, но я не поверю в них.

Демон встал и спустился с престола. Языки пламени и дыма потянулись за ним. Земля под ее телом затряслась, как в лихорадке; из ее рта вылетело еще несколько зубов. Он остановился.

Он высился над нею, как безумная, противная природе, шаткая, неустойчивая двуногая статуя.

Он наклонился к ней. Языки пламени с ревом пронизали воздух. Один его палец был больше всего ее тела; им-то демон и подцепил что-то с земли, поднял, рассмотрел. С одной из подобных башням свечей на ее освежеванное тело упала капля воска. Завоняло горелым гниющим мясом. Она взвыла от боли и выла не переставая, пока воск охлаждался и частично затвердевал.

— Хо-хо, ты ведь этого даже не заметила, правда? — раскатился над ней голос.

Владыка демонов держал тонкое на вид веревочное ожерелье, утыканное шипами. Она носила его на шее с тех пор, как помнила себя.

Он помял ожерелье в мясистых пальцах, каждым из которых мог бы накрыть ее тело, и на миг обрел обличье одного из великих и могучих демонов. Того самого, которым прикинулся Прин. Точно такими же сперва выглядели два демона, пилотировавших жукофлайер.

Личина демона пропорционально увеличилась, но стала зернистой и норовила развалиться на пиксели.

Демон отбросил ожерелье в сторону, и личина слетела с него.

— Я разочарован, — проскрипел он.

Слово раскатилось вокруг и придавило ее к земле могучей, необоримой тяжестью.

Он обнажил член и помочился на нее.

В тот же самый миг, как ее тела коснулась соленая струя, боль нахлынула вновь. Жидкость ударила ее, как бичом, касание струи причиняло такую боль, что все тело будто загорелось. Она не удержала крик.

Боль утихла ровно настолько, чтобы она услышала, как демон неторопливо произносит:

— Тебе следовало бы верить в каких-нибудь богов, деточка моя, ибо вера дарует надежду, которую впоследствии можно разбить.

Он занес над ней массивную железную ногу размером с грузовик, решительно, резко опустил с высоты двадцати метров и размазал ее по земле.

ШЕСТНАДЦАТЬ

— Это еще что такое?

— Подарок, — невозмутимо отозвался корабль.

Она посмотрела на то, что лежало у Демейзена в ладони, потом подняла голову и встретилась с ним взглядом.