Последнее слово техники. Черта прикрытия

Она пыталась поведать остальным о том, что с ней произошло, и те непонимающе смотрели на нее. Они полагали, что она тогда была безумна, но теперь поправилась. У них, казалось, не было мыслей о жизни за пределами этой единственной, со всеми ее технологическими ограничениями и странными обычаями. Они все выросли в городах или деревнях, в определенный момент потерпели крупную жизненную неудачу и были изгнаны из своего стада, а теперь обрели здесь приют и спасение. Она осторожно пыталась выяснить, действительно ли они веруют в Богиню, Которую им было велено славить. Казалось вероятным, что да. Ну что ж, по крайней мере эта Богиня обещала только одну послежизнь: для самых достойных. Верные и набожные проследуют на Небеса, остальных ожидает забвение.

Забвение было, несомненно, предпочтительней вечных пыток.

Иногда она размышляла, сколько времени могло пройти в базовой Реальности. Она немного разбиралась в виртуальных технологиях и понимала, что коэффициент растяжения или замедления времени может принимать любые значения. Год в Реальности можно ужать до минуты в виртуальном окружении. Можно было вообразить себе, напротив, и что-то вроде путешествия с околосветовой скоростью: прожить целую жизнь, обогатившись новым опытом, полностью изменившись, став, по сути, другой личностью, и вернуться в реальный мир, где прошло не больше часа объективного времени, и никто даже не заметил твоего отсутствия.

Вдруг эта тихая безболезненная жизнь течет именно с такой скоростью?

А если медленнее? Или вообще в ритме реального времени?

По всему, что ей удалось припомнить, выходило, что это виртуальное существование протекает исключительно медленно. Мало-помалу она поняла со всей отчетливостью, что несколько лет здесь могут соответствовать тысячелетию в базовой Реальности, и даже если она вернется туда, то найдет все вокруг до неузнаваемости измененным, а все, кого она знала, будут давно мертвы: так давно, что даже в среднестатистически (чрезвычайно) приятной и комфортабельной Послежизни изгладились всякие следы их.

Очень часто, стоя на краю монастырской стены и глядя вниз со скалы, она думала, а не прыгнуть ли ей в пропасть и посмотреть, что произойдет. Вернут ли ее обратно, в Ад, тут же? Или осчастливят забвением?

— Как ты бесстрашна! — завидовали ей остальные переписчицы, восхищенно глазевшие, как она стоит там и смотрит вниз.

Но не столь бесстрашна, чтобы проверить эти предположения.

Когда прошло еще несколько лет, ей стали доверять дополнительные обязанности, поручать проверку работ остальных переписчиц и надзор за ними. В часовне она иногда пела, как и прежде, а иногда возглавляла хор. Верховная Мать состарилась, ее уже подводили задние ноги, а передние она и так давно водружала на тележку. Чтобы подняться по спирально закрученному пандусу на верхние ярусы Убежища, она неизменно прибегала к посторонней помощи.

Верховная приблизила к себе Чей и принялась обучать ее тонкостям управления Убежищем, явно намереваясь поручить монастырь ее заботам. Она выделила для Чей отдельную келью, и та поселилась там, но с наступлением ночи все равно предпочитала спускаться вниз, к остальным. Кошмары о пытках и мучениях не отступали, но стали какими-то скучными и расплывчатыми.

Однажды вечером, через семь лет после ее прибытия в Убежище, из пустыни подул горячий ветер, а в монастыре вспыхнул пожар. Монахини отчаянно сражались с огнем, заливая его водой из немногочисленных запасов. Десять переписчиц бросились в задымленный скрипторий и стали вышвыривать из высоких окон в центральный дворик бесценные рукописи. Им удалось спасти все манускрипты, кроме двух, но сами они погибли в огне или задохнулись. Потом обглоданные огнем сваи, на которых держалось одно из крыльев Убежища, рухнули; весь этот ярус обвалился в пустыню, унося с собой шестерых монахинь, и в месте его падения взвился огромный язык дымного пламени. Крики монахинь некоторое время были слышны даже сквозь жуткий воющий рев огня, скрежет ломающихся балок и треск кирпичей, которые начали раскалываться от страшного жара.

Настала ночь, и раздувавший пламя ветер утих.

Она смотрела в круговерть искр, разметанных пожаром. Они сверкали так, что в чистом черном небе не было видно звезд.

То, что осталось от погибших, было предано земле на маленьком кладбище у подножия скалы. Тогда она впервые за все годы спустилась из Убежища в пустыню. Церемония была короткой, немногие осмысленные слова рождались impromptu[104]. Над могилами спели несколько гимнов, но звучали они плоско, потому что эха не было. Она не нашла что сказать и только стояла, глядя на отмечавшие каждую могилу — невзрачный холмик песчаной земли — деревянные столбики. Она думала о терзаниях, какие, вероятно, постигли погибших перед кончиной. По крайней мере, муки не были долгими, сказала она себе, и когда они закончились, то закончилось и все остальное.