Последнее слово техники. Черта прикрытия

Я чувствовала, что мне лучше принять как должное сомнительные соображения Тагма.

Я села на постели, положив голову на руки и глядя на голограмму планеты. Тагм встал и подошел ко мне, прижал к себе, положил руки мне на плечи, а голову прислонил к моему лбу.

— Диззи, прекрати об этом думать дни напролет. Займись чем-то полезным. Ты не можешь просто сидеть и смотреть на эту чертову голограмму целыми днями.

Я отстранила одну его руку и снова воззрилась на медленно оборачивающуюся вокруг своей оси планету. Я могла одним взглядом охватить ее от полюса до экватора.

— Ты знаешь, — сказала я, обернувшись к Тагму, — когда я приехала в Париж, чтобы в первый раз повстречаться с Линтером, я стояла на балконе и от нечего делать разглядывала двор того дома, где он жил. И я увидела на стене маленькую табличку, извещавшую, что в этом дворе запрещено фотографировать без специального разрешения. Представляешь? Они даже светом хотят распоряжаться!

6.4 Драматический уход со сцены, или Спасибо и спокойной ночи[77]

В 03:05:03 по западноевропейскому времени 2 января 1978 года общеэкспедиционный корабль Контакта Капризный сошел с орбиты вокруг Земли, оставив после себя восемь спутников наблюдения — в том числе шесть на орбитах, приближавшихся к геостационарным, — и рощицу молодых дубов на берегу Лосиного Ручья в Калифорнии.

Корабль настоял на том, чтобы забрать с собой также и тело Линтера, выкраденное им из морозильника в нью-йоркском морге. Но если мы улетели, то Линтер в некотором смысле все-таки остался. Я напомнила, что он выразил желание быть погребенным на планете, но корабль воспротивился, указав, что последние подробные инструкции, оставленные Линтером на предмет обращения с его бренными останками, датируются временем, когда он впервые поступил на службу в Контакт, а произошло это пятнадцать лет назад. Эти инструкции были вполне обычны для нашего общества и предусматривали погребение тела в центре ближайшей звезды, так что корабль опустил труп в Солнце. Быть может, спустя миллион лет свет, испускаемый частицами тела Линтера, все еще будет озарять планету, которую он так крепко полюбил.

Капризный навел вокруг себя поле невидимости на несколько минут, но, пролетая мимо Марса, временно выключил его (так что существует определенная вероятность, что момент его отлета был зафиксирован одним из земных телескопов). Возможно, ему требовалось забрать с остальных планет системы своих дронов и снять с орбит искусственные спутники. Вплоть до самого последнего момента он оставался в реальном пространстве (а его масса, в соответствии с релятивистскими эффектами, стремительно возрастала, и, следовательно, его в принципе могли заметить земные ученые, как раз в это время проводившие глубоко в недрах заброшенной горной выработки эксперимент по обнаружению гравитационных волн), а затем покинул его, переместив предварительно тело Линтера в сердцевину Солнца, отозвав последних дронов с Плутона и комет, а также запустив алмаз Ли на орбиту вокруг Нептуна (где он, вероятно, остается и по сей день).

Сперва я была твердо намерена покинуть борт Капризного после отдыха и рекондиционирования, но месяц, проведенный в покое на орбитальном хабитате Сванрайт, поколебал эту уверенность. На корабле у меня осталось слишком много друзей, да и сама машина была очень расстроена, обнаружив, что я намерена уйти. Он уговаривал меня остаться, но никогда, ни одним словом не обмолвился, наблюдал ли он за мной и Линтером той ночью в Нью-Йорке. Так что мне оставалось только гадать, действительно ли моя вина так велика или я просто напрасно себя извожу? Я не знаю ответа до сих пор. Не знала его тогда и не знаю сейчас.

Да, я испытывала вину, но какого-то странного толка. Что меня действительно беспокоило и с чем я не могла смириться? Не то, что Линтер пытался сделать, и даже не его смерть, больше походившая на самоубийство, но в гораздо большей мере — тот поразительно устойчивый миф, на котором эти люди построили свою реальность. Меня уязвляет мысль, что, когда мы временами брюзжим на отсутствие настоящих страданий и переживаний, жалуемся на свою неспособность создать Настоящие Шедевры Искусства, впадаем в уныние, которое ничем не можем заглушить, мы на самом деле прибегаем к своему обычному трюку — а именно, придумываем себе очередной повод для беспокойства, повод, чтобы уйти от благодарности за ту жизнь, которая у нас есть. Мы можем мнить себя паразитами, внимающими сладким сказочкам Разумов, искать «подлинных» чувств, «реальных» эмоций, но мы все равно не с тем воюем, а на деле сами становимся произведениями собственного искусства — искусства жить так беззаботно, как только возможно. И в этом мы достигли известного совершенства. Альтернативу я увидела на Земле. Альтернатива — это полная мера страданий, и все, чем они горят, что причиняет им боль и затаенный дикий Angst[78], дает на выходе горы шлака и отбросов в таких количествах, каких еще надо поискать. Мыльные оперы и телевикторины, бульварные газеты, любовные романы и прочая макулатура.