Читаем Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны, 1944–1945 полностью

Никакого ответа не было. Мой двигатель фыркал, кашлял, а затем снова запускался. В любой момент я ожидал увидеть поршни и головки цилиндров, летящие сквозь капот. Пропеллер еще молотил воздух, но быстро замедлял обороты. Внезапно капот покрылся маслом. На ветровом стекле появлялись и медленно стекали черные пятна. Должно быть, был пробит маслобак. Я посмотрел на указатель количества масла. Стрелка медленно отклонялась назад. Обороты двигателя падали. Масло больше не поступало в него. Я понимал, что должно случиться. Все было кончено. Масло задерживалось на ветровом стекле, затуманивая мой обзор. Я включил стеклоочиститель,[125] но он лишь размазал густое масло еще больше. Я летел вслепую и должен был отклониться вбок, чтобы видеть, что впереди.

«Позволь машине планировать. Ты не должен пикировать. Не пугайся, Хенн. Ты можешь благополучно приземлиться. Единственная опасность состоит в том, что капли масла просочатся через капот и попадут на горячий двигатель. Сначала будет треск, а затем начнется фейерверк».

Масло текло повсюду, расползаясь, словно рептилии. Я снизился до 900 метров, прошел сквозь облака и попытался найти подходящее место для посадки. Я задавался вопросом, не должен ли я выпрыгнуть с парашютом.

Однако я решил рискнуть и не покидать самолет. Мне продолжал мерещиться черный деревянный крест на краю аэродрома в Тускании. В любом случае я должен был попытаться. Мне придется совершить аварийную посадку. «Ты не можешь погибнуть, Хенн. Удача на твоей стороне».

Я пытался оживить свою храбрость и успокаивал сам себя. Внезапно я увидел серовато-коричневое поле, окруженное деревьями. Оно, казалось, звало меня. Я заложил левый вираж и направился к нему. Мое ветровое стекло сейчас было почти черным. Я мог видеть только по бокам, и, чтобы облегчить ситуацию, я открыл фонарь и высунулся.

Бац! Мне в лицо ударила струя масла. К счастью, на мне были очки, но теперь они были залиты. Я снял их и укрылся за боковым стеклом, косясь одним глазом в сторону ветрового стекла. Я мог видеть все вокруг, кроме того, что было впереди. Я снижался по нисходящей спирали, позволяя машине планировать. Сосредоточив все свое внимание на поле, я, к своему ужасу, заметил, что только что проскользнул над высоковольтной линией, а затем над деревом. Теперь я должен был приземлиться любой ценой. Поле было достаточно большим. Ничего не могло случиться.

В последний момент, когда я выключил двигатель, то заметил, что поле вспахано. Мельком я увидел внизу под своими колесами впадину в земле. Я попытался перескочить ее, но «Мессершмитт» был уже на последнем издыхании. «На себя. Тяни на себя ручку управления, иначе ты воткнешься в землю».

Мои руки действовали автоматически. Вместо набора высоты, как я предполагал, я спикировал. Скорость увеличилась. Я потянул ручку на себя. Нос опустился, слегка приподнялся, очень немного, а затем последовал удар.

Я почувствовал в спине ужасную острую боль, пронзившую меня, черная пелена повисла перед глазами…

– Моя спина, – закричал я, – моя спина.

Я инстинктивно ощупывал себя, бормоча:

– Я что-то сломал. Интересно что.

В кабину просачивался запах гари. Я знал, что должен выбираться как можно быстрее. Масло вот-вот загорится, машину охватит пламя.

Словно слепой, я нащупал край кабины, схватился за него, рывком поднялся со своего кресла, зашатался и плашмя упал на землю. Я продолжал стонать:

– Моя спина, о, моя спина.

Прибежали несколько итальянцев – они не могли упустить такой случай. Они начали жестикулировать и говорить все сразу, пробуя поднять меня. У меня осталось достаточно сил, чтобы выкрикнуть:

– Ради бога, удирайте. Разве вы не видите, что самолет в любой момент может полыхнуть огнем?

Они не поняли ни слова, но все же отступили назад. Я поднялся на ноги и, шатаясь, направился в направлении ямы в земле, чтобы укрыться в ней. Крестьяне пошли за мной и дали мне выпить. Я почувствовал, что силы возвращаются ко мне.

В конце концов появился немецкий обер-фельдфебель.

– Здесь произошла катастрофа?

Я разразился смехом.

– Вы проклятый кретин! Вы видите меня лежащим на земле, а в сотне метров мой «ящик», который может вспыхнуть словно бенгальский огонь, и вы задаете мне чертовски глупый вопрос, подобный этому! Сначала отгоните гражданских жителей. В моем «Мессершмитте» есть кое-какие вещи, которые они могут стащить.

Обер-фельдфебель очистил поле и вернулся ко мне.

– Вы ранены, герр лейтенант?

– Нет. Я лишь получил хороший пинок по заднице, когда приземлялся. Помогите мне встать. Возможно, вы могли бы найти для меня автомобиль. Я должен вернуться на аэродром.

Я осторожно поднялся с его помощью и медленно побрел к своей машине. Если она до этого не взорвалась, то есть надежда, что все будет тихо и сейчас.

Перейти на страницу:

Все книги серии За линией фронта. Мемуары

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное