Последнее сражение. Воспоминания немецкого летчика-истребителя, 1943–1945

Я продолжал размышлять и разговаривать сам с собой: «Совсем нет времени, чтобы валять дурака. Не смотри на проклятую красную лампочку, мерцающую на указателе остатка топлива. Ты должен приземлиться с первой попытки. У тебя, несомненно, нет достаточно топлива, чтобы выполнить другой заход, и ты рискуешь разбиться где-нибудь среди камней. Ты едва дотянул сюда. Ты не знаешь это поле. Предполагается, что здесь должна быть запасная взлетно-посадочная полоса, но это не причина, почему оно не должно стать кладбищем. Снижайся к выложенному мелом кресту и не тормози слишком резко».

У меня в ушах снова зазвучал голос Герберта: «Спокойно, Петер, спокойно».

Если бы только он держал свой рот на замке. Я не хуже его знаю, что должен спасти свою шкуру. «Мессершмитт» никогда не прощает плохого приземления. Одна ошибка, и ты у ворот рая.

Поле стремительно приближалось ко мне. Я поднял нос самолета вверх и начал боковое скольжение, чтобы снизить скорость. Указатель скорости показывал 180 км/ч, и теоретически все должно быть хорошо; если бы только все не было так плохо.

130… 120 километров в час… Самолет продолжал лететь, неуклюжий, как деревянная доска.

«Теперь ты видишь, Петер, как полезны инструкции, которые ты получал в летной школе. Теория очень хороша, но…»

Неожиданно я ощутил себя в высшей степени умиротворенным. А секунду спустя мне показалось, что белый крест собирается прыгнуть на меня. Самолет скользнул на крыло, началась тряска, колеса уже коснулись земли. Я автоматически нажал на тормоза. Машина задрожала, фюзеляж заскрежетал – прелюдия к серии небольших прыжков в стиле теннисного мяча. Втянув ручку управления в живот, я изо всех своих сил нажал на тормоза. Раздался пронзительный свист, но самолет не реагировал.

Я толкнул вперед рычаг сектора газа и попытался съехать с взлетно-посадочной полосы, но машина, казалось, приклеилась к земле. Увеличив число оборотов, я, наконец, смог отрулить в сторону, выключил двигатель, выбрался из кабины и замер; изумленный картиной, которая предстала перед моими глазами. Нижняя часть хвостового оперения отсутствовала, будучи оторванной на уровне рулей высоты. Последние почти волочились по земле.

«Отличная работа, Хенн. Поздравляю», – сказал я сам себе, вытирая пот со лба.

Запасная взлетно-посадочная полоса или, чтобы быть более точным, поле, на котором все еще стояла стерня[33] (сицилийцы срезали лишь верхушки, оставляя стебли гнить вместо удобрений), походило на каменоломню. Самые маленькие камни были размером с булыжник. Один из них стал причиной повреждений хвоста самолета; вылетев из-под колеса, он оторвал хвостовое колесо и металлическую обшивку вокруг него. Однако главная цель была мной достигнута. Машина была на земле, а ее пилот цел. Что касается топливного бака, то, хотя он и был пустой, он не был поврежден.

Над полем появились три других самолета. Сначала без каких-либо повреждений приземлился Герберт, за ним командир группы и его ведомый. Стоя на меловом кресте, я направлял их к участку земли, который был менее каменистым, чем взлетно-посадочная полоса.

Наши самолеты были последними немецкими истребителями на западе Сицилии, и мы в оцепенении смотрели друг на друга. Наземный персонал группы, который заботился о нас в Трапани, находился уже на пути в Палермо, откуда на корабле должен быть эвакуирован в Неаполь.

Старик первым нарушил тишину:

– Господа, у меня такое ощущение, что война для нас закончилась. Что мы должны делать? У меня есть идея. Позади вон той хижины есть водоем. Давайте начнем с того, что искупаемся. Не имеет значения, что могут появиться «Лайтнинги». Мы будем купаться и, если они подойдут слишком близко, позволим им лишь мельком увидеть наши спины.

Мы последовали его совету. За эту полосу в Салеми отвечали фельдфебель и ефрейтор. Повсюду валялись бочки с бензином, но никаких других удобств не было. Впервые за несколько месяцев мы могли славно искупаться, и наслаждались этим словно зеленые новички, радостные от того, что для них нет никакой работы. Рации не было, и никакой штабной офицер не мог определить наше местонахождение. Также не было и телефона. Это была ситуация как непредвиденная, так и исключительная. Вымывшись и обсохнув, мы сразу же начали ощущать голод.

Еще раз Старик разрешил проблему:

– Взгляните, вон там ферма. Давайте навестим ее. У меня в карманах все еще есть несколько лир. Я думаю, что их будет достаточно.

Мы дошли до фермы, мучимые жаждой и голодом.

– Buon giorno[34].

Сицилиец в ответ что-то пробормотал.

– Mangiare[35], – добавили мы, показывая общепринятыми знаками, что хотим есть.

Крестьянин, казалось, понял и, исчезнув внутри своего дома, через минуту вернулся с несколькими финиками, зажаренными в оливковом масле, помидорами и ломтем белого хлеба. Мы набросились на них.

Спустя некоторое время мужчина произнес:

– Nix vinceremo[36].

– Мне кажется, что вы, любезный, абсолютно правы, – ответил майор с набитым ртом[37].