Последнее странствие Сутина

Но Хаим неразлучен с Моди, они все чаще приходят вместе, две половинки, нераздельные в своем голодном несчастье. Красавец-итальянец из хорошей семьи и неотесанный чурбан, который сопит и чавкает за столом и вытирает рот рукавом. Ханка Серповска, компаньонка Збо, не выносит этого типа. Он чересчур чувствительный, обидчивый, его застенчивость – лишь тонкая оболочка, которая в любой момент может прорваться приступом ярости.

Зачем ты постоянно тащишь сюда этого немытого жида? – укоризненно шипит Ханка.

Модильяни говорит, он страшно талантливый художник. И он нас всех еще удивит.

Ханка кривит губы и поднимает глаза к потолку, когда Збо в очередной раз повторяет эту фразу.

Ох, вряд ли мы когда-нибудь дождемся такого чуда! Его картины такие же отвратительные и грязные, как он сам.

И Ханка в сердцах топает нежной аристократической ножкой по полу.

Збо хочет поскорее избавиться от него, на три года отправляет его в Пиренеи, с 1919 по 1922 год, лишь бы тот не попадался на глаза и не мешал мирной жизни с Ханкой. В конце 1919 года он подписывает с Сутиным контракт. Пять франков в день. И тут же – в Сере, славящееся своими вишнями. Céret est célèbre pour ses cerises!

За два года Збо не получил ни одной картины. Он сам едет туда, находит Сутина в подавленном состоянии и готового сжечь все, что он нарисовал. Внутренний двор отеля «Гаррета» уже с избытком насмотрелся черного дыма. Збо удается отвоевать бóльшую часть. И он уезжает в Париж на арендованном грузовике с двумя сотнями картин.

Сутин также ненавидит Збо, который унижает его, задерживает оплату, а то и вовсе забывает заплатить, продает картины и не делится с художником. Всячески дает ему почувствовать: ты не Модильяни! Отсылает его то на Лазурный Берег, то в Кань, то в Ванс, лишь бы с глаз долой. А потом свершается чудо. Зане чудеса… к земле тяготея, хранят адреса.

Через три года после смерти Модильяни в Монпарнас залетает метеор. В декабре 1922 года в Париже появляется американский миллиардер, доктор Барнс, все шушукаются о нем, что начинал он как разносчик газет и таким образом как раз и есть тот самый self-made man[12], о котором извечно грезила Америка. Сын мясника из рабочего пригорода Филадельфии, он в рекордные сроки закончил университет и в двадцать лет стал доктором медицины. Антисептик аргирол сделал ему состояние и помог создать фармацевтическую империю. Против всяческих воспалительных заболеваний глаз он изобрел универсальное средство, аргирол, которое в виде сыворотки капает в глаза даже новорожденным. Глаза всего мира будут благодарить его за это. God bless America! Боже, благослови Америку!

Потом наступает день просветления, когда он понимает, что мир состоит не из одних лишь воспаленных глаз и его чуда-лекарства. И что фармацевтические империи так же смертны, как и китайские императоры. Он отправляется на поиски многоцветной вечности, возлагает на себя эту миссию и прибывает в столицу живописи. Еще перед самым началом войны он успел побывать в Европе, где десятками покупал ренуаров, сезаннов, но также картины Матисса и Пикассо. Затем, в 1922 году, строит в Мерионе недалеко от Филадельфии музей для своих сокровищ, призванный развить у сотрудников фабрики по производству аргирола способность удивляться, промыть им глаза, чтобы они постигли красоту искусства. Он охотно берет на работу и белых и черных, ведет дела как либеральный предприниматель, которого искренне волнует благополучие его сотрудников. Любит африканское искусство, с тех пор как мать брала его на методистские церковные службы, где он рано начал общаться с темнокожими детьми. Антисептик – это еще не вершина человеческого духа. Возвысьте ваши продезинфицированные очи, взгляните на картины, рядами висящие друг над другом. Сокровищница почти заполнена, но тут охотничий инстинкт фармацевта возрождается с новой силой.

O просветление взора! В декабре 1922 года он снова появляется в Париже, и впереди него – слух о тысячах долларов, что пронесутся по узким улочкам от бульвара Сен-Жермен до самого берега Сены. Он прочесывает галереи, объединившись с Полем Гийомом, коллекционером и галеристом, специализирующимся на африканском искусстве, вышагивает, словно американский Наполеон, по улице Бонапарта. Строгий взгляд сквозь стекла очков, и тут же – жизнерадостность и приветливость, внезапные раскаты смеха. Глаз фармацевта – строг и требователен, глаз одержимого живописью – полон энтузиазма и волнения. Вся человечность основывается на радости очей, безумных наслаждениях для глаз. Альберту Кумсу Барнсу пятьдесят. Он не хочет покупать мазню, он разыскивает гениев. Монмартр и Монпарнас наэлектризованы присутствием американского Креза, галеристы навостряют уши в ожидании, когда на их улицах зазвенят доллары. Кому повезет на этот раз, кто станет на этот раз состоявшимся человеком?