Последнее танго в Париже

Теперь он и она стали единым целым. Жанна уронила голову на его широкую спину. Все пути к бегству были отрезаны. Ванная замыкала их в своих стенах, как тюремная камера, заставляла сосредоточиться на их собственной страсти и унижении. Жанна была благодарна Полу, что он позволил ей войти в неистовый мир своего одиночества: она была согласна на все, делать все.

— И я хочу, чтобы хряк издох, — продолжал Пол. Дыхание у него сделалось еще тяжелее, он плотно закрыл глаза и запрокинул лицо, словно вознося благодарственную молитву. Они трудились слаженно, как всегда.

— Я хочу, чтобы хряк издох прямо на тебе. И тогда ты его обойдешь и будешь — я так хочу — нюхать его предсмертный пердёж. Ты сделаешь это ради меня?

— Да, — крикнула она, обняв его за шею рукой, вдавив лицо ему в спину между лопаток. — Да, и сделаю больше. И сделаю худшее, хуже, чем раньше, много хуже…

Пол кончил. Она раскрылась полностью и бесповоротно, она доказала, что любит. Теперь идти ему было некуда.

Глава девятнадцатая

Было поздно, в коридорах гостиницы воцарилась тишина, которую нарушали лишь неторопливые уверенные шаги. Поднявшись по лестнице, Пол свернул в узенький холл. Он ощущал себя стражем лабиринта, когда бесцельно и бездумно бродил, сворачивая за углы, переходя из тени в свет и обратно. Он остановился в темном углу и прислушался: ни единого звука, только его собственное дыхание. Он отогнул уголок обоев, заглянул в тайный глазок и увидел проститутку — та спала одна у себя в комнате, разметавшись под ворохом покрывал, выпростав одну белую ногу, не стерев с век густых теней.

Пол пошел дальше. В конце коридора он отпер стенной бельевой шкаф, скрывавший два глазка — в комнату алжирской пары и в номер американского дезертира. Тела провалились в сон, казались расчлененными в своем полном забвении, веки как из мягкого камня. Пол обошел другие глазки, прятавшиеся в невинных завитушках на узоре обоев, по углам и щелям. Гостиница походила на огромную паутину — все просматривалось, все было осквернено. Он заглянул в комнаты ко всем своим постояльцам, но видел не живых людей, а только обмякшие рты, искаженные непроизвольной гримасой, запекшиеся губы, тела, казавшиеся бесплотными. Он слышал одно лишь тяжелое дыхание спящих да время от времени сонное бормотание. У Пола возникло чувство, будто он занят опознанием тел, выложенных на плиты морга.

Вынув из кармана ключ, он отпер Розину комнату. В нос ему ударил резкий душный запах цветов. На столике у кровати горела лампа. Тело Розы покоилось на ложе в окружении тошнотворно пахнувших цветов. На ней было нечто вроде подвенечного платья с тонким белым кружевом и вуалью. Светлые ее волосы были тщательно уложены, щеки и губы густо накрашены. Накладные ресницы придавали покойнице вид человека, погруженного в глубокий спокойный сон. Худые пальцы были сложены на животе, кожа на руках и лице глянцевито отсвечивала. И лишь застывшая на губах едва заметная ироническая улыбка говорила о настоящей Розе.

Пол тяжело опустился в кресло у кровати и выудил из пачки «Галуаз» последнюю сигарету. Пачку он смял и отбросил, сигарету закурил без всякого наслаждения.

— Только что кончил обход, — сообщил он, не глядя на Розу. Дверь была заперта, и разговор с покойницей доставлял ему известное удовольствие. Таким путем он приводил в порядок собственные мысли. — Давно я не делал обхода. Все в порядке, все тихо. Стены в этом доме что швейцарский сыр.

Он обвел взглядом потолок и стены убогой комнатенки, стараясь совладать с гневом и горем. Наконец он посмотрел ей прямо в лицо.

— В этом гриме у тебя нелепый вид, — сказал он. — Даже не шлюха, а пародия на нее — мамочка славно над тобой поработала. Лже-Офелия, утонувшая в ванне.

Он покачал головой, издав смешок, который прозвучал скорее как стон. Роза выглядела такой спокойной, такой безнадежно мертвой.

— Жаль, сама ты не можешь на себя поглядеть. Уж ты бы посмеялась.

В чем, в чем, а в одном Розе было нельзя отказать — она обладала чувством юмора. Юмора, может быть, искаженного и подчас жестокого, но смеяться она умела. В том, что ее так вырядили, он чувствовал неуважение и фальшь. Пол действительно не мог поручиться, что узнал бы в этой женщине свою жену, столкнись он с нею на улице.

— Ты настоящий шедевр своей мамаши, — горько заметил он, отгоняя рукой сигаретный дым от лица. — Господи, сколько же здесь говенных цветов, дышать нечем.

В волосах у Розы и то были маленькие цветочки. Пол каблуком раздавил сигарету прямо на коврике. Он должен был кое-что высказать Розе, чтобы окончательно не сойти с ума.

— Знаешь, в том фибровом чемодане, что стоял на шкафу, я нашел все твои мелкие памятки — ручки, цепочки для ключей, иностранные монетки, французские «щекоталки», все-все. Даже воротничок священника. Я и не знал, что тебе нравилось хранить все эти мелочи, которые оставляют после себя постояльцы…

Он много чего не знал и никогда не узнает. Это вызывало у него острое чувство несправедливости и безнадежности.