Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница

– Да. Вон там, в полумиле отсюда, в Тюленьем заливе. Мой отец – рыбак.

– Как тебя звать?

– Мордред. А тебя?

В лице чужака снова отразилось легкое удивление, словно Мордреду полагалось знать такие подробности.

– Гавейн.

Рыбацкому сыну это имя явно ровным счетом ничего не говорило. Он взялся за корзинку, поставленную Гавейном на траву между ними. Из-под крышки доносилось странное шипение.

– А там что? Я подумал, что вряд ли яйца.

– Парочка соколят. Ты разве не видал соколиху? Я слегка побаивался, что она налетит и собьет меня с уступа, но дальше воплей она не пошла. Впрочем, двух я ей оставил. – Рыжеволосый мальчишка усмехнулся. – Само собою, мне достались лучшие.

Мордред себя не помнил от изумления.

– Соколята? Но ведь это запрещено! Ну, то есть для всех, кроме дворцовой знати. Если кто-нибудь их увидит, несдобровать тебе! И как это ты подобрался к гнезду? Я знаю, где оно: вон под тем нависающим выступом с желтыми цветами, но выступ-то еще на пятнадцать футов ниже того места, где ты застрял.

– Все очень просто, нужно лишь немного сноровки. Смотри.

Гавейн приоткрыл крышку. Внутри Мордред увидел двух птенцов – совсем маленьких, хотя и вполне оперившихся. Они шипели и метались в своей тюрьме, тщетно стараясь высвободить коготки, увязшие в мотке пряжи.

– Меня сокольничий научил. – Гавейн снова закрыл крышку. – Спускаешь в гнездо клубок шерсти, а птенцы на него кидаются. Запутаются – тут-то ты их и вытягиваешь. Так можно словить самых лучших, тех, что храбрее. Вот только от матери-соколихи надо уворачиваться.

– Так ты добыл птенцов из-под уступа, уже свалившись со скалы? То есть когда расшибся?

– Ну, делать-то все равно было нечего, раз уж я там застрял; кроме того, ведь за ними я и отправился, – просто ответил Гавейн.

Это Мордред был вполне в состоянии понять. Преисполнившись нового уважения к собеседнику, он порывисто предложил:

– Но тебе, чего доброго, и впрямь достанется. Послушай, отдай мне корзинку. Если мы распутаем шерсть, я снова спущусь и погляжу, не удастся ли посадить птенцов обратно в гнездо.

Расхохотавшись, Гавейн покачал головой:

– Не удастся. Да не тревожься ты, все в порядке. Я так и подумал, что ты меня не знаешь. Я, собственно говоря, из дворцовой знати. Я старший сын королевы.

– Так ты – принц Гавейн?

Мордред снова окинул взглядом платье мальчика, отделанный серебром пояс, подмечая уверенную манеру держаться, общее ощущение благоденствия. И вдруг, от одного слова, его собственная уверенность сгинула вместе с непринужденностью равенства и даже превосходства, право на которое давал ему спуск по скалам. Перед ним стоял уже не бестолковый мальчишка, которого он вызволил из беды. То был принц; более того, принц и наследник трона, а в будущем – король Оркнеев, если Моргауза когда-либо сочтет нужным – или окажется вынуждена – уступить власть. А сам он – деревенщина. Впервые в жизни Мордред вдруг отчаянно застеснялся своего вида. Всю его одежду составляла короткая туника из грубой холстины: Сула соткала ее из очесов, оставленных овцами в зарослях куманики и утесника. Поясом служил обрывок веревки, сплетенной из ячменных стеблей. Босые ноги побурели от торфа, а теперь еще и покрылись царапинами и грязью от лазания по скалам.

– Но разве тебе не полагается свита? Я думал… то есть не думал, что принцы ходят одни, – поколебавшись, спросил Мордред.

– Не ходят. Я сбежал.

– А королева не рассердится? – с сомнением осведомился Мордред.

В броне самоуверенности наконец-то возникла брешь.

– Возможно.

В одном-единственном словечке, произнесенном небрежно и как-то слишком громко, Мордред отчетливо расслышал опасливую ноту. Но и это чувство было ему понятно и даже доступно. Среди островитян бытовало убеждение, что их королева ведьма и ее должно бояться. Поселяне гордились этим так, как гордились бы жестоким, но дельным королем-воином, смиренно покоряясь его воле. Любой мог без урона для чести испытывать страх перед Моргаузой, даже ее собственные сыновья.

– Может статься, на сей раз она не прикажет меня высечь, – с надеждой заметил юный король Оркнеев. – Когда узнает, что я повредил ногу. И соколят я таки добыл. – Гавейн помялся. – Слушай, похоже, без посторонней помощи до дома мне не добраться. А тебя накажут за то, что бросил работу? Я позабочусь о том, чтобы твой отец не понес убытка. Может, если ты сходишь к своим и предупредишь их…

– Пустое, – объявил Мордред, к которому вновь вернулось самообладание.

В конце концов, между ним и этим блестящим наследником островного королевства есть и другие различия. Принц боится матери, и вскорости ему предстоит держать ответ, и оправдываться, и откупаться добытыми соколятами. А он, Мордред…

– Я сам себе хозяин, – непринужденно заверил он. – Я помогу тебе вернуться во дворец. Подожди, я схожу за салазками и отвезу тебя домой. Надеюсь, веревка выдержит.

– Ну, если ты так уверен… – Гавейн ухватился за протянутую руку, и сын рыбака рывком поставил его на ноги. – Ты-то точно выдержишь, ты сильный. Сколько тебе лет, Мордред?

– Десять. Ну, почти одиннадцать.