Молчание.
Н а д я. А ты где целый день была?
Т а м а р а. К дочери ездила.
Н а д я. Зачем?
Т а м а р а. Не могу я так, – понимаешь? – не могу, – что я, не мать ей что ли?
Н а д я. Они там совсем рехнулись что ли!
Т а м а р а. Да это просто жуть какая-то! Особенно, когда ты знаешь… что твою дочь пичкают непонятными таблетками. Ты бы видела ее сегодня: сидела вся затуманенная… на губах какая-то пена…
Н а д я. Я бы на твоем месте подумала хорошенько.
Т а м а р а
Н а д я
Т а м а р а. Ничуть.
Н а д я. Полмесяца назад.
Т а м а р а. Полмесяца прошло.
Н а д я. Да, полмесяца. Это целых две недели.
Т а м а р а. И заметь, ты ни разу не поинтересовалась, где она.
Н а д я. А то что она Митю ни разу не навестила, тебя не волнует?
Т а м а р а. Ты извини, конечно, но теперь это твоя обязанность!
Н а д я. Какая еще обязанность?
Т а м а р а. Обязанность перед Господом Богом.
Н а д я. Я тебе уже говорила, что не верю ни в бога, ни в черта.
Т а м а р а. Да-да-да… «но какая-то неведомая сила управляет нами!» Пойми, наконец: ты ведь теперь несешь ответственность.
Н а д я. Здорово! Как вы ловко за меня всё решили! Я прям не могу!
Т а м а р а. Кто?
Н а д я. Да вы с Ларисой. Тебе, может, напомнить, кто взвалил на меня этот груз ответственности, а?
Т а м а р а молчит.
Н а д я. Чего ты молчишь? Сказать?
Т а м а р а продолжает молчать.
Н а д я. Да вы и взвалили. Но ты, сестренка моя, одно упустила: Лариса никогда не вернется за своим сыном. Уж поверь мне. Но что самое интересное – это ты согласилась оставить Митю, а не я. Так что он у тебя в гостях, а не у меня. А значит – это ты несешь ответственность, а не я. Ну-у… что скажешь? так и будешь молчать?
Т а м а р а. А знаешь… ты можешь в любой момент отказаться нести ответственность.
Н а д я. Вот спасибо! Что же ты свою инициативу не выдвигаешь тогда? Или ты можешь только ответственностью разбрасываться, да перекидывать ее со своих плеч на другие?
Т а м а р а. А я уже несу ответственность.
Н а д я. Да-а! И перед кем же? Перед господом богом?
Т а м а р а. Да. Потому что Он когда-нибудь спросит меня: «Хорошо ли ты относилась к Лёне?»
Н а д я. И что же ты ему скажешь?
Т а м а р а. А я скажу Ему, что всеми силами пыталась сделать из Лени человека.
На кухню входит Л е н я.
Л е н я. Мама, а Митя мне все ноты изрисовал.
Н а д я. Ой, а ты как будто расстроился!
Л е н я. А еще он мою шоколадку съел.
Т а м а р а. Тебе сколько лет? Чего ябедничаешь?
Н а д я
Л е н я
Т а м а р а. Ребенок, а сладкое не ест.
Н а д я. А что в этом такого? Лариса тоже в детстве сладкое не ела.
Т а м а р а
Л е н я уходит.
Т а м а р а. Да. Не доглядела. Если бы я тогда не пила, то все было бы по-другому… и Люда бы под машину не попала. Что я сейчас могу сделать? – может, ты мне ответишь.
Н а д я. Чего-чего?
Т а м а р а. Только не надо… не надо… Своя жизнь не удалась – другую испорчу? – так что ли? Я значит, из кожи вон лезу, чтобы хоть как-то померить вас, а ты меня по роже бьешь. Хорошо. Хорошо. Вот, чему нас жизнь учит. Я почему молится начала? Да потому что я дочь свою люблю, а уж внука, тем более. Знаешь, как мне приятно, когда он меня «мамой» называет. Только б воспитать его человеком, а об остальном я уже и не прошу.
Н а д я. Том…
Т а м а р а. Господи, ей было всего пять лет… Всего пять лет… Кого мне винить? Кого?
Н а д я. Тише…
Т а м а р а. Вот, теперь ты мне говоришь «тише».
Молчание.
Н а д я. Том… давай до Ларисы сходим?
Т а м а р а ухмыляясь соглашается. Сестры идут в коридор одеваться.
Н а д я. Ленька, ты за главного. Понял?
Л е н я. А вы надолго?
Т а м а р а. Надолго. Жди.