Последнее желание гейши

– В одном черном-черном доме, – замогильным голосом заговорила Жизель, – была черная-черная комната, в этой черной-черной комнате стоял черный-черный гроб…

– Уйди от меня, – в панике воскликнула Далила, отступая. – Ненормальная!

– Из черного-черного гроба…

– Замолчи!

– Вылезла черная-черная рука! – Жизель выбросила протезы вперед, молниеносно обхватила пальцами шею Далилы. – И задушила глупую проститутку! А потом ей ничего за это не было, потому что она сумасшедшая! – Закончив свою страшную сказку вполне нормальным голосом, Жизель отпустила шею насмерть перепуганной Далилы. – Так что не вякай, а то быстро тебе шею сверну! И не смей больше называть меня ненормальной!

Далила заревела и кинулась к Мадам, чтоб та ее пожалела. А Жизель как ни в чем не бывало опустилась на стул, сложила черные-черные руки на коленях и тихо, даже нежно сказала, обратив взор на Афродиту:

– Прости, дорогая, за этот спектакль, но я не смогла сдержаться… Она меня достала…

Она замолкла, наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием свечей и всхлипами Далилы. Когда пауза затянулась настолько, что всем стало не по себе, в гостиную ворвался звонкий голос Черной Мамбы:

– А вот и мы!

Затем в комнате появилась она в компании с Евой. Мамба была одета в свободное красное платье до щиколоток, расшитое золотой вышивкой, а Ева в черную юбку, белую рубашку и скучный пиджачок, сшитый из полушерстяного материала расцветки «гусиная лапка».

– Вы чего так вырядились? – спросила Багира.

– Я в траурных одеждах моего народа, – разъяснила Мамба. – Я, конечно, не знаю, из какой африканской страны мой отец родом, но у многих негритянских племен именно красный является цветом скорби…

– А я всегда так хожу, – заявила Ева, доставая из кармана черный платок в мелкий белый горох. – По мнению моих домашних, именно так одеваются барменши…

Повязав платок, она перекрестилась на икону, потом подошла к гробу, пристально посмотрела на белое лицо покойной.

– Как живая… Гримировали, что ли?

– Нет, – ответила Мадам. – Только спиртовой компресс сделали…

– Надо же, как сохранилась…

– А Венеру когда отдадут? – спросила Мамба, из чего Марго сделала вывод, что девочки уже в курсе произошедшего несчастья.

– Дня через два, не раньше…

– А хоронить кто будет, тоже мы?

– Нет, у нее куча родственников: мать, брат, племянники… Даже муж бывший объявился… – Мадам поправила кокетливый беретик из черного бархата, которым покрыла голову (платков она не носила) и, не скрывая обиды, добавила: – И все меня проклинают!

– Почему?

– Я, видите ли, погубила их Валечку!

– А вы-то тут при чем?

– Мол, если бы я не сделала из нее развратную женщину, она была бы жива!

– Это они вам сказали?

– Сказали? Щас! Орали в четыре глотки! Мамаша, братец, племяшка и муженек! – Она беззвучно выругалась. – А громче всех козел этот безрогий! Он, оказывается, официально не был с Венерой разведен. И теперь на квартиру претендует и на тачку…

– А остальные?

– Лижут ему жопу, чтобы наследник не забыл о них, когда будет добро Валькино присваивать! – Мадам выругалась еще экспрессивнее. – Налетели, как мухи на падаль! Никого не было, пока жива была! Ни одна скотина даже с днем рождения не поздравляла, не говоря уж о том, чтоб апельсинов принести, когда она в больнице лежала… А теперь нате – целая свора родственников! – Она занесла кулак над ручкой кресла, чтобы долбануть по ней, но вовремя остановилась, вспомнив о лежащей в двух шагах от нее покойнице. – Я хотела им помощь предложить, а они решили, будто я собираюсь Валькино богатство у них отсуживать… Придурки!

– А у Афки родственники есть? – спросила Ева.

– Нет, мать ее умерла много лет назад, отец еще раньше… Алкаши они были.

– Кому тогда все ее добро достанется? У нее всего полно…

– Да уж, – поддакнула Далила. – У Афки добра было поболе, чем у Венерки… Квартира шикарная, тачка, цацки, меха…

– Думаю, она оставила завещание, – предположила Мадам. – Сейчас все так делают…

– И кому она могла все завещать?

– Лучшей подруге, любимому человеку, приюту для беспризорных собак, детям-инвалидам… Мне продолжить список?

Далила ответить не успела, так как в этот момент на пороге гостиной показались брат и сестра Ли. Игорь поздоровался со всеми кивком головы, усадил Катю в кресло, постоял несколько секунд у гроба, склонив голову, потом удалился в кухню.

Пару минут женщины сидели в полной тишине (на этот раз ее не нарушал даже треск свечей – они догорели и погасли), пока Мадам не пробормотала:

– Сидим, как дуры… И ни одна не знает, что надо делать.

– Молиться, – подала голос Ева.

– Ты молитвы знаешь?

– Нет.

– А кто знает?

Все молчали.

– Ну хотя бы «Отче наш…»?

– Я, – робко выговорила Багира. – Только не до конца… Меня бабушка ей в детстве учила…

– А разве армяне христиане? – удивилась Катя. – Я думала, все кавказцы мусульмане.

– Мы, армяне, чтоб ты знала, приняла эту религию раньше русских. А теперь помолчи, басурманка, я молиться буду.

Она подошла к гробу, наклонила голову, закрыла глаза, сложила ладони лодочкой и зашептала молитву. Остальные начали креститься. Даже обряженная в траурные одежды африканских предков Мамба.