Последнее желание приговоренной

— А у меня чутье звериное, дорогая моя. Не зря зону топтал в свое время. Я как с Саяпиным поговорил, так тотчас же перезвонил в «Карамболь». Там мне Селезнев и второй этот… охранничек, которому ты башку проломила, все выложили. Я не знаю, на что ты рассчитывала, но только, видно, ты в самом деле в отчаянное положение попала, если решилась прямо на меня выйти.

— Это верно, — кивнула я. — Положение в самом деле отчаянное. Особенно если учесть, что Сенников в курсе.

Тот продолжал угрюмо смотреть на меня исподлобья, а Никита Никитич отрывисто спросил:

— Что с Саяпиным? Надеюсь, он жив?

— Я ему анестезию сделала.

— Кулаком по башке — и в отруб, что ли?

— Вот именно, Никита Никитич. Так как насчет репортажа «без галстука»? Или вы меня отдаете капитану Сенникову и в СИЗО?

— Зачем спешить? — улыбнулся кандидат в губернаторы. — Мне нравится твое общество. Рисковая ты. Только глупо рисковать вот так… без шансов. Ну-ка, Сенников… обыщи ее.

Сенников искал недолго: он провел руками по моим бедрам и вытащил из одного бокового кармана диктофон, из другого — журналистское удостоверение.

— Вот, — сказал он и положил все это перед Никитой Никитичем.

Тот покрутил в руках диктофон, а потом вскинул на меня глаза и спросил:

— Чистая пленка?

И, не дожидаясь моего ответа, включил обратную перемотку, а потом «PLAY».

«…отвез в частное охранное бюро „Центурион“, где отдал его директору — Савиной Людмиле Александровне…» — послышался из диктофона голос Саяпина.

При этих словах лицо Бурмистрова преобразилось: он выпрямился, его выразительные глаза буквально метнули молнию, на переносице обозначилась глубокая складка.

— Так, — протянул он и начал перематывать еще, чтобы прослушать всю запись.

По мере того как он слушал, его лицо все более отвердевало и принимало надменное и мрачное выражение. Когда голос Саяпина оборвался и пошла чистая пленка, Бурмистров, не выключая диктофона, швырнул его о стену так, что осколки брызнули во все стороны.

— Зря вы это, Юлия Сергеевна, — глухо сказал он. — Зря вы проявили такое неумеренное любопытство. Не будь вы такой любопытной, то сейчас бы мы посидели с вами, поговорили, потом капитан Сенников отвез бы вас в СИЗО и мирно водворил в камеру. Московские ваши работодатели впряглись бы за вас на следствии и суде, получили бы вы по минимуму — ну, «пятерик» от силы… и все. Отсидели спокойно-культурно, вышли бы и устроились на работу. В ФСБ вас бы уже, конечно, не взяли, а вот куда-нибудь попроще… да я бы сам вас по старой памяти пристроил бы куда-нибудь. В тот же замечательный «Центурион» к Людмиле Александровне. Вас бы наверняка взяли — с таким-то послужным списком. Да-а, — мрачно протянул он, беря в руку чашку с кофе и отпивая мелкими глотками, — а теперь все гораздо сложнее. Нельзя вам в СИЗО, глубокоуважаемая Юлия Сергеевна. Знаете вы слишком много.

— Значит, заказали Клейменова все-таки вы, Никита Никитич? — быстро спросила я. — Ведь вы только что говорили, что вице-губернатор никому уже не был интересен.

Тот угрюмо молчал.

— Давайте отыграем до конца, — продолжала я, чувствуя, как по жилам разливается удивительное, фатальное спокойствие. — Давайте уж доведем до логического завершения это замечательное интервью. Доставьте даме последнее удовольствие, господин Бурмистров. Вы же будете вспоминать об этом моменте в вашей богатой биографии с несказанным удовольствием… когда станете губернатором.

И я обворожительно улыбнулась своему потенциальному убийце.

Судя по холодной усмешке, появившейся на лице Бурмистрова, он принял правила моей игры. Последней — как он думал — игры. Никита Никитич хлопнул узкой ладонью по колену и произнес:

— Ну что ж… будь по-твоему. Мне и самому меньше всего хочется пускать в расход такую женщину… но куда деваться от жизненной необходимости?

— Некуда, — с сожалением признала я. — Никита Никитич, а зачем вы заказали Клейменова? Именно Клейменова?

— Я заказал? Нет… все было совсем не так. Ко мне пришла женщина, которая представилась московской журналисткой Инной Карловой — вам это ничего не напоминает? — и сказала, что у нее есть для меня важная информация.

— Это была Савина?

— Вот именно. И Савина сразу сказала, что для всех прочих моих людей она — московская журналистка Карлова, которая приехала взять у меня интервью. Никого это особо не удивило, у меня же предвыборная кампания. Когда мы остались с Савиной наедине, она прокрутила мне одну запись, на которой ее муж, Клейменов, говорит ей, что собирается обнародовать кое-какие документы. Этих документов было бы достаточно, чтобы он сам попал за решетку, но еще хуже пришлось бы мне.

— Документы касаются ваших общих с Клейменовым дел?

— Да.

— Он мне ничего по этому поводу не говорил.

— Это естественно. Хотя, конечно, странно, что он не доверился человеку, который должен был спасти его жизнь. Вам, то есть.

Я кивнула:

— И что же Савина?