Последняя акция Лоренца

Через час рейсовым автобусом Лео доехал до Зеленогорска. В пути его уже ничто не интересовало: ни спокойное море с виднеющимся вдали куполом Кронштадтского собора, ни новый ресторан, ни живописные дачи и пансионаты. Он бессмысленным взором смотрел на каменистое побережье с редкими соснами и думал, что будет дальше...

Глава 23

— Итак, обвиняемая Нурдгрен, вы признаете себя виновной в шпионаже против Союза Советских Социалистических Республик?

— Да, признаю, — подтвердила Дарья Нурдгрен, нервно стряхивая пепел с сигареты. Ермолин обратил внимание на ее руки: они дрожали, хотя голос казался бесстрастным.

— Вам ясно, что по заданию иностранной разведки вы совершали особо тяжкие государственные преступления против вашей страны не только в тот момент, когда вас задержали с поличным, но и раньше?

— Да, ясно, — так же бесстрастно ответила Нурдгрен. — Я подписала все свои показания. Даже каждую страничку в отдельности, — добавила она, пожав плечами.

— Этот порядок установлен уголовно-процессуальным кодексом в интересах не только следствия, но и подследственных, которые должны быть уверены, что следователь потом не внесет в протокол никаких изменений или дополнений без их ведома.

— Благодарю за разъяснение.

— Не следует озлобляться, — спокойно сказал Ермолин. — Во-первых, не мы виноваты в том, что с вами произошло. Во-вторых, зачем вы хотите казаться хуже, чем вы есть на самом деле?

Нурдгрен удивленно вскинула голову.

— Да-да, — подтвердил Ермолин. — Именно так. Поэтому я обращаюсь к вам с просьбой, хотя и понимаю, что выполнение ее не доставит вам особой радости. Вы вправе отказаться...

— Что вам угодно от меня? — В голосе Нурдгрен улавливалась нотка удивленной настороженности.

— Вы подробно рассказали о своем сотрудничестве с разведкой, — продолжал Ермолин. — То были официальные допросы. Но сегодня мы, — он взглядом показал на Турищева и Кочергина, — хотели бы услышать простой человеческий рассказ о вашей жизни, о тех причинах, которые вынудили вас так долго работать на Ричардсона. Это для вас не менее важно, чем те существенные и деловые показания, которые вы дали следствию и на каждой страничке которых расписались...

Ричардсон... Теперь генерал Ермолин с уверенностью называл фамилию человека, которого Доброжелатель в своих письмах упоминал как Лоренца и с деятельностью которого под псевдонимом Риванен он, Ермолин, молодой чекист, только начинавший под руководством Никитыча свою службу, оказывается, столкнулся впервые более тридцати лет назад.

— Это очень трудно, — задумчиво протянула Нурдгрен. — Мне и самой не совсем ясно, как все случилось. Что ж, если хотите, попробую. ...Рассказывать о моих молодых годах нечего. Ричардсон, как вы знаете, исчез. Перестали приходить и письма от него. А я... Я продолжала любить его. Уезжая от Дальбергов, он обещал мне ни на ком не жениться, пока снова не увидит меня. Я и мама понимали, что он никогда не женится на мне, но я была, как говорили тогда многие, красива. Может быть, льстили. Молодая была... — Нурдгрен печально улыбнулась.

— По-моему, не льстили.

— Так вот, именно потому, что была молода и влюблена, я совершила вторую глупость...

Кочергин насупился. Нурдгрен смутилась. Ермолин укоризненно посмотрел на капитана. Дарья Егоровна перехватила его взгляд.

— Не сердитесь на него, генерал. Он еще так молод...

— Какой же была эта вторая глупость?

— Я решила поехать к Ричардсону в Америку. Я знала, что он учился в Колумбийском университете, у меня был и его домашний адрес — одна из Западных улиц за Центральным парком в Нью-Йорке. Я скопила немного денег и, положившись на бога и судьбу, сказала маме и Дальбергам, что еду в Гельсингфорс за покупками, а сама уехала в Або, по-фински — Турку. Два дня я бродила по порту, расспрашивала, куда какое судно идет. Но случилось так, что не я нашла судно, а оно меня.

Нурдгрен закурила новую сигарету. Какую-то секунду она, видно, колебалась, но все же продолжила свой рассказ.

— Я приглянулась капитану американского грузового парохода. Он сам оформил мне документы для временного въезда в США якобы для ухода за его детьми и практики в языке. Я поверила ему и была ему благодарна... Позвольте мне не касаться того, что произошло на судне... И глоток воды, пожалуйста...

— Да-да, конечно. Анатолий Дмитриевич, попросите для нас всех чаю покрепче.

— В Нью-Йорке капитан дал мне двести долларов и пожелал успеха. Эти деньги жгли мне руки. Мои первые в жизни грязные деньги. Можно так сказать по-русски: грязные деньги?

— Можно, — тихо ответил Ермолин.

— Оказалось, что по адресу, который мне дал Тони, он не живет. Это был ужасный удар. Но я тогда еще многого не понимала, подумала, может быть, я неправильно записала адрес? Спутала Западные улицы с Восточными? Или ошиблась номером? Тогда я поехала в Колумбийский университет. Это целый город, он занимает несколько улиц от Бродвея в сторону реки Гудзон.