Последняя анаконда (отрывок из книги) из журнала "Вокруг света"

Говорят, лес наступает. Это в полной мере относится к мора. Его семена не летают; крупные и тяжелые, они сыплются прямо вниз. Большинство падает на почву у подножия материнского дерева, где их ждет грустная участь. Прорежутся хилые, бледные ростки, проживут один сезон дождей, затем погибнут под могучей сенью собственных родителей. Но некоторые семена, одно на двадцать тысяч, отскакивают подальше. Стукнется орешек о ветку и отлетит рикошетом в сторону. Или его отнесет на несколько метров порывом ветра. Или обезьяна, повздорив с подругой, запустит в нее орешком. Такое семя даст начало крепкому деревцу, глядишь — вот и сделал лес еще один шаг. Мора-де-монте — одна из немногих пород, образующих замкнутые популяции. Эти популяции все равно что бронированные отряды, они продвигаются медленно, но верно. Так и шагает мора, пока путь не преградит море или река. Или пока не явится человек с топором и огнем.

Может быть, одно семя попадет в реку и будет вынесено на берег где-то пониже. И родится новый лес из мора-де-монте, который увидят внуки лесоруба. А впрочем, увидят ли? Латинская Америка стоит на перепутье, и над ней нависла угроза невиданной еще катастрофы. В последние десятилетия прирост населения приобретает взрывной характер, однако ничто не делается, чтобы прокормить новые миллионы. Свободный лесной индеец теряет свою самобытность, превращаясь в нищего, живущего в трущобах, где он работает, словно каторжник, на испанских монахов и священников, которые платят ему тем, что уничтожают его наследственную культуру, обращают его в христианскую веру, лишают всяких гражданских прав и самосознания.

Впрочем, многие индейцы до этого не доживают, с ними безжалостно расправляются только потому, что земля их приглянулась той или иной монополии. Лишь за последнее десятилетие так погибло больше ста тысяч индейцев.

Западнее Анд практически все пригодные земли уже заняты. Здесь, в восточных льяносах, еще остались галорейные леса, саванны и сельва, где миссионеры успешно сокращают численность индейцев. В этих областях колонисты только-только начали утверждаться. А льяносы — это половина Колумбии. Да ведь и этого мало... Через двадцать лет население удвоится. Для сорока процентов детей, которые доживут до школьного возраста, нет школ. Они обречены расти неграмотными. Что ждет их, если не участь поселенцев, нищих, голодающих колонос? Их и всех тех, кому доведется проучиться кое-как год-другой.

Через полтора десятка лет в льяносах скопится столько же людей, сколько их на западе, и истощенный край будет представлять ту же картину, что и другие части страны: делового леса нехватка, дров нехватка, реки пересохли, миллионы гектаров земли загублены эрозией.

Так что вряд ли нашим внукам доведется увидеть леса мора-де-монте в Южной Америке. Не видеть им той красоты, какой я сейчас любуюсь...

Похоже, люди и впредь будут вести себя как разрушители, если только революция, настоящая революция, не пройдет очистительным пламенем по стране, пока еще можно что-то спасти для грядущего.

...Рокоча мотором, лодка скользит дальше вниз по реке. Пять человек, все такие разные и в то же время такие схожие между собой, идут на ней к порогам Ангостуры.

Снова и снова встречаем речных дельфинов. Они кувыркаются, веселясь от души. Жители льяносов рассказывают, будто дельфины спасают утопающих, подталкивая их к берегу. Возможно, такой случай когда-нибудь и был. Дельфины, судя по всему, очень умные и любопытные животные. Может быть, они превзошли бы человека, если бы эволюция наделила их вместо ластов универсальным «инструментом» — руками. Смотрю, как они играют в воде, и невольно пытаюсь представить себе мир, управляемый дельфинами. Может, они нашли бы более разумное решение мировых проблем? Мне кажется, такие умные и приветливые существа неспособны на религиозный фанатизм и политиканство. Только однажды я видел их разгневанными, да и то в море: один дельфин хорошенько боднул назойливую тигровую акулу. В стае был маленький дельфиненок.

Я почему-то убежден, что дельфины никогда не изобрели бы напалм, катехизис и капитализм.

Скоро подойдем к селению, единственному крупному селению на десятки километров вокруг. Автомобильных дорог нет, сюда можно попасть только по реке. Власти Вильявиченсио снабдили нас рекомендательным письмом к местному алькальду.

Вот и дома показались: деревянные постройки, мазанки с крышей из пальмовых листьев. Такая же деревня, как сотни ей подобных в Колумбии, Бразилии, Венесуэле. Мы причаливаем рядом с другими лодками. Здесь приходится запирать свою пирогу цепью с замком, и груз мы уносим в надежное место. Цивилизация. Или, как тут принято говорить, — «форпост цивилизации». Десяток домов под железом, церковь, тюрьма, пыльная площадь. И около сотни лачуг, половина которых грозит не сегодня-завтра развалиться окончательно.