Последняя аристократка

— Так я могу идти? — спросила она и протянула руку за паспортом.

"Черта с два ты пойдешь! — вдруг отчетливо услышала она его мысли. — С такой кралей мы сейчас разберемся по всем статьям. Ребятки мои заскучали, а тут лакомый кусочек. Никуда ты не пойдешь, моя сладкая!.."

А вслух он сказал:

— Тут, понимаете, гражданочка, у нас дело серьезное. В селе карантин.

— Карантин? — явственно ужаснулась она. — Вы имеете в виду, что здесь какая-то заразная болезнь?

— Очень заразная, — он уже протягивал руку, чтобы ухватить её за локоть. — Вы и представить себе не можете, какая она страшная и заразная! Потому вы сейчас пройдете со мной, и наш врач сделает вам прививку.

— Вы хотите сказать, что сюда приехала целая бригада врачей.

— Это я и хотел сказать: целая бригада врачей! — цинично усмехнулся он. — Приехала лечить крайне запущенную болезнь…

Глава двадцатая

Надо сказать, Ян отнесся к своему заключению несколько легкомысленно. Он был здоров, уверен в себе и обладал некоторой долей мазохизма, потому что мог со стороны наблюдать за собственными страданиями с усмешкой: мол, слабоват ты, парень, кишка тонка! А если бы ты был настоящим контрреволюционером? Стали бы тебя уважать враги, зная о твоих слабостях?

Наверное, такая ирония объяснялась и его интересом врача-ученого, исследующего возможности человеческой психики. Способен ли человек выживать в экстремальных ситуациях? Чем это объясняется?

Он считал, что мало кто из врачей получает подобный полигон для испытаний своих научных разработок. Причем может проводить их не сам, а имеет в распоряжении десятки ассистентов, которые на его глазах проводят такие испытания с другими.

В глубине души он понимал цинизм своих рассуждений, но оправдывал себя тем, что и сам не избежал участи заключенного, пусть даже с некоторыми вариациями.

Действительно, судьба пока была снисходительна к нему, поставив на его пути влюбленного майора какой-то там информационно-следственной части, по его же словам, всемогущего, который теперь взял Яна под свое покровительство.

Эта нечаянная избранность прибавила Поплавскому уверенности в том, что при желании он из своего ахового положения выберется. Хотя бы с помощью той же Юлии, которая мечтает от влюбленного майора сбежать.

Загадывать было ещё рано, но на всякий случай он заказал чекисту кучу нужных лекарств, с помощью которых можно облегчать участь тех несчастных, которых заключение в лагере сломило.

О жене и дочери Ян вспоминал частенько, но мысленно их образы больше вызывать не пытался, рассудив, что поскольку они в безопасности, ему надо привыкать к тому, что разлука с ними будет долгой.

Сейчас гораздо важнее ему в новой обстановке как следует осмотреться и адаптироваться. Восемь лет — не восемь дней, и потому надо подумать о своем поведении в таком дурдоме, как эти самые Соловки.

С тем Ян и заснул после первого выхода за пределы лагеря. Пока под конвоем, но ведь он только что сюда прибыл… Он не догадывался, как посмеялся бы тот же майор Ковалев, услышав это его "пока".

Вечером Арнольд, у которого теперь тайн от Виолетты не было, рассказал своей юной гражданской жене о союзе, который он вынужден был заключить с Юлией. И о том, что союз этот уже дал первые плоды: Аполлон выразил согласие изменить Виолетте статью.

Заранее Арнольд её не обнадеживал, но поскольку именно сегодня это свершилось, он купил в поселковом магазинчике бутылку вина. Еду влюбленные взяли с собой из ресторана и, как теперь им обоим нравилось, парочка устроилась на полу возле печки, стащив с кровати все имеющиеся меха и одеяла.

По углам импровизированного ложа стояли свечи, а на небольшой лавочке — этаком маленьком столике — располагался их праздничный ужин.

— Давай выпьем за то, что сегодня мы сменили твою нарисованную свинью, на топор, с которым ты кинулась на пьяницу-мужа…

— Какой топор? — испугалась Виолетта.

— Ох, ты у нас теперь страшная женщина! — проговорил Арнольд с набитым ртом, желая подольше помучить свою Веточку. — Ты чудом не убила человека. Живучий, гад, оказался!

— Какой топор, Алька, расскажи!

— Одна молодая женщина твоих лет не выдержала издевательств мужа и бросилась на него с топором. За членовредительство её посадили, но она и сама, говорят, заболела. Долго не протянет. Почки ей муж-алкоголик отбил. Умрет, как политическая Румянцева Виолетта. Зато вместо неё родится новая… — он помедлил и торжественно заявил. — Зуева Матрена Филипповна!

Облако грусти набежало на чистое нежное лицо Виолетты. Если раньше она лишь могла мечтать о свободе, то когда появилась реальная надежда на скорое освобождение, ей уже захотелось не просто выйти из лагеря, а освободиться по закону, как человеку на самом деле перед советской властью не очень виноватому.

Именно по закону, а не благодаря смерти другого человека, женщины, доведенной до крайней степени отчаяния.

— Значит, она умирает? А нельзя мне её навестить?

— Навестить? — удивился Аполлон. — Ты хочешь её навестить?.. Наверное, можно. Я поговорю завтра с Ковалевым.