Последняя аристократка

Несомненно, перед нею лежали Татьяна и Варя Поплавские. Таня была мертва. Видимо, она перед смертью обнимала дочь, в надежде согреть её, но теперь, если Варя ещё жива, то её, как минимум сутки, обнимает мертвая мать.

Наташа попыталась разжать руки мертвой, но это ей никак не удавалось. В конце концов Варю ей пришлось из Татьяниных объятий вытаскивать. А потом и брать на руки. Девочка весила совсем мало.

Кажется, в Варе жизнь ещё теплилась. Наташин мозг механически отмечал страшные подробности, и она из последних сил держалась, чтобы не упасть в обморок от нервного потрясения.

Девочку ненадолго пришлось положить на голый пол, пока Наташа подыскивала, на что переложить малышей с её шубы.

Варя была жива, но оказалась ещё слабее других детей. Скорее всего, прежде чем полностью потерять сознание, она поняла, что её мать мертва и тоже приготовилась умереть. Наташе пришлось искать деревянную щепочку, чтобы разжать ей зубы и влить несколько ложек похлебки.

Как бы то ни было, и эта мизерная порция оказала свое благотворное действие; Варя в себя ещё не пришла, но её забытье стало больше напоминать сон.

Теперь Наташа подошла к мужчине. Он вовсе не походил на сверстника Яна, а ведь, по словам Поплавского, с этим человеком они вместе учились в институте.

Заросший бородой и усами, в которых вовсю серебрилась седина, Петр Алексеев — кто же это ещё мог быть, если не он? — походил на мужчину пожилого, много пожившего… Или то, что он ощущал даже в бессознательном состоянии, так состарило его?

Наташа присела подле лежащего на табуретку и влила первую ложку своего варева в его, к счастью, полуоткрытый рот. Челюсти раненого задвигались. Она поспешно влила ещё одну, еще… И скормила бы ему весь котелок, если бы не знала, что это попросту опасно для его здоровья.

Теперь следовало заняться ранами мужчины. Удар приклада пришелся в голову и, похоже, проломил череп. Даже спустя столько времени — знать бы, сколько? — под левым глазом раненого все ещё виднелся синий с зеленью след от удара.

Наташа огляделась и, к своему удивлению, увидела на стене брезентовую сумку с красным крестом, которую не заметила, когда целенаправленно искала посуду. Странно, что её не тронули те, кто все вынес не только из этого дома, но и со двора…

В сумке оказались бинты, вата, пузырьки с йодом и зеленкой. "Слава тебе, господи!" — мысленно сказала она, как продолжала говорить всегда, несмотря на то, что уже много лет в стране активно велась антирелигиозная пропаганда.

Она осторожно промыла рану, обработала её — навыки сестры милосердия, почерпнутые когда-то в дядюшкином госпитале, опять пригодились ей — и заново перебинтовала голову Петра.

Ей вспомнилось, как солдаты в госпитале рассказывали, чем они лечили раны в условиях, когда не было никаких медикаментов, — жевали ржаной хлеб и эту жвачку прикладывали к ране. Слава богу, рана мужчины не нагноилась. Видимо, все же Таня успела её как следует обработать и подлечить…

— Кто вы? — услышала Наташа шепот и от неожиданности выронила из рук бинт.

— Яна Поплавского… родственница, — не сразу выговорила она, так неожиданно было появление собеседника в этом царстве мертвых и полумертвых людей.

— Они… чекисты… Зою увели, — сообщил ей раненый.

— Кто такая Зоя — ваша жена? — догадалась Наташа. — А за что?

— За сопротивление властям, — с трудом выговорил Петр, когда Наташа уже и не ждала ответа, считая, что он опять впал в забытье.

— Лучше вам помолчать, — шепнула она. — Для такого разговора вы слишком слабы…

— Я выживу, — сказал он. — Я лежал здесь и ждал вас. И молил бога, чтобы вы пришли и помогли мне подняться… Бог добрый, он простил нас, хотя мы так долго его отвергали…

Наташа подумала, что раненый бредит, и потрогала его лоб.

— Это не бред, — тут же отозвался он на её движение. — Рана не воспалилась, ведь так?.. Таня — врач от бога. Ей надо было пойти в хирурги или терапевты, а она занялась нервной деятельностью… Вы не ответили, как моя рана?

— Заживает, — сказала она.

— А сотрясение мозга… утряслось, пока я здесь лежал…

Странно, но он даже пытался шутить, хотя, как сказал бы дядя Николя, это был юмор висельника.

— Там, за печкой, в холщовом мешочке у меня висят травы, — медленно проговорил он. — Можно заварить чай. Укрепляющий…

И, помолчав, с усилием спросил:

— Остальные… все живы?

— Таня умерла, — ответила она, хотя, может, и не следовало этого говорить, но отчего-то Наташе верилось, что этого сильного мужчину не так просто выбить из седла, хотя он и едва дышит. — А дети живы, только очень слабы… А насчет чая… понимаете, кто-то забрал у вас всю посуду. Нет ни чугунка, ни ложки, ни кружки. Хорошо, что у меня кое-что случайно оказалось с собой. Похлебку из чугунка даже вылить некуда.

— А её много?

— Чего? — не сразу поняла Наташа.

— Ну, этой вашей похлебки.

— Полный чугунок. Только, говорят, сразу много есть вредно.

— Меньше слушайте, что говорят, — ворчливо сказал он, — лучше тащите её сюда!

А когда она принесла чугунок, скомандовал:

— Теперь помогите мне сесть.