Последняя битва

Я проверил швы на горле солдата и понял, что их можно снять: раны быстро затягивались под воздействием старательных вирионов. Солдат выжил, но стал одним из нас. И насколько я понял, Падальщики были не особо рады этому. Мне казалось это странным. Ведь главное, что их друг выжил, пусть отныне и будет сидеть на пожизненной терапии. Нынешнее поколение людей меня пугало стойким отвращением к зараженной крови. За два поколения людям удалось взрастить молодежь, испытывающую отторжение ко всему, что связано с вирусом. Мне их было жаль. Потому что они напоминали неотесанных деревенщин, пугающихся молний и сжигающих ученых за то, что они заявляли, что земля круглая.

Падальщики одной ногой пребывали в мракобесии, боясь вируса, как огня. А ведь вирус представлял собой гений природы.

Созерцая его в пробирке, изучая повадки инфицированных особей в течение последних сорока лет, я все чаще приходил к выводу, что вирус нам не враг.

Этот вирус открыл новые способности для человеческого организма: долголетие, неуязвимость, ментальное общение. Изучив данные Кейна я поразился тому, что инфицированные, как пользователи интернета, могут подключаться к одному информационному облаку из разных точек – мозгов – и считывать любую информацию. Что если однажды, мы тоже сможем подключаться к этому полю и у человечества фактически откроется третий глаз? Мы шагнем на следующую ступень эволюции, если научимся общаться ментально. Что если вирус играет не столько роль уничтожителя, сколько корректировщика человеческого генома? Он помогает виду совершить эволюционный скачок.

Человечество загнало себя в индустриальный тупик: мы потребляли все больше и больше, не желая увидеть простую истину – бесконечное увеличение производства ведет к коллапсу. Система не может бесконечно расширяться в ограниченном пространстве, коим была планета. Население земли увеличивалось, производство товаров тоже, как и выброс отходов и перепахивание земель. Мы, запертые на острове, откусывали от него все больше и больше, пока не осталось ничего, и тогда мы утонули.

Сорок лет назад перед человечеством встал выбор: вымирание или перерождение, пусть жестокое и болезненное. Мы хотели творить больше, производить больше. Наше сознание отныне было не в силах ужиться в установленных физических рамках одной планеты, и тогда мы вызвали дисбаланс, сдвиг гомеостаза, мы вышли за его пределы и стали разрушать собственный мир. Наше физическое состояние не равнялось внутреннему, что привело к постепенной деградации и уничтожению окружающих условий.

Вирус же, как санитар леса, восстановил этот гомеостаз: уничтожил паразитов среди нас, оставил всего с десяток процентов населения, наделив зараженных качествами, более подходящими к тому уровню сознания, к которому мы стремились. Фактически он отрегулировал наши тела, чтобы они подходили к нашему разуму. Мы хотели изучать границы пространства, обрести долголетие, познать истоки жизни, но в то же время вели варварские войны против слабых, презирали ущербных и шли на поводу жадности.

Теперь же мы не можем воспроизводиться, а значит не можем вести войн друг с другом иначе уничтожим себя. Человек с сознанием эксплуататора и насильника не может выжить в современных условиях. Нам необходимо перерасти свой эгоизм, алчность, жестокость, чтобы выжить.

Конечно, обычному человеку тяжело принять эту теорию. Падальщики не жили сорок лет в одиночестве, как мы. А мне бы очень хотелось, чтобы они вышли из темницы страха, в которую их заключили трусливые Генералы. Да, я вижу в Падальщиках надежду.

– Как он? – раздался голос позади.

Бриджит стояла в проеме двери, не решаясь войти. Ее лицо раскраснелось от слез.

– Думаю, должен очнуться в течение пары часов.

– Все да? Это конец?

Бриджит снова зарыдала и закрыла лицо руками. Я подошел к ней, подвел за плечи к табурету возле кровати Калеба и усадил.

– Посмотри на него.

Бриджит нехотя отняла руки от лица и взглянула на Калеба.

– Он не изменился, – сказал я.

– С виду нет…

– И внутри это по-прежнему Калеб. Дотронься до него.

– Сдурел?!

– Ничего не случится, если ты просто дотронешься до него.

– Он заразен!

– Только его кровь.

Бриджит смотрела на парня.

Калеб мирно спал в койке, укрытый простыней до пояса. Датчики фиксировали его пульс, давление, температуру, дыхание. Убери все эти трубки – обычный спящий человек, которому невдомек до всех этих драм, что происходят вокруг него.

– Такой красивый, – пропищала Бриджит.

Я усмехнулся. Калеб и впрямь был симпатичным молодым человеком, очень спортивным и мускулистым, с волевым подбородком и взглядом верной собаки.

– Прикоснись к нему, – повторил я.

Бриджит осторожно прикоснулась к его руке.

– Да к нормальной руке, а не к бионической! – огрызнулся я.

Бриджит снова запищала, но все же потрогала его человеческое предплечье.

– Мягенький такой, теплый, – свистела она сквозь сопли.

– А ты думала, что он трупом ходячим станет?

– Ну вы же все такие синюшные и страшные!

– Это от недостатка солнца. Дождись лета, убедишься.