Последняя битва

Состоятельные общинники – авилы и свободные бедняки – мушкены сначала толпились на перекрёстках, потом потянулись в центр города. Отдельные группы людей, как маленькие ручьи в реку, вливались в огромную толпу, текущую по главной улице Айя-Шайбур к царскому дворцу. Широченная, выложенная метровыми квадратными плитами розового известняка улица не смогла вместить людской поток, который начал просачиваться по параллельным улицам. Людское море волновалось около царского дворца, расположенного напротив видной со всех сторон вавилонской башни Этеменанки. Отступившие к воротам царские стражи едва сдерживали щитами напор толпы, которая уже превратилась в большое дикое существо.

Из-за оглушающего гула люди не сразу услышали громкий голос жреца, вещающего с высокой стены:

– Жители Великого Города Божьих Врат слушайте! Прошлой ночью упокоился вечным сном энси и первый слуга светлого Мардука величайший лугаль всех времён славный Хаммурапи сын Субиабума. Ныне он стоит у небесного трона господа Энлиля. Сын и наследник усопшего Шамашилан скорбит, принимая бремя власти. Скорбите и радуйтесь жители Баб-Илу. Боги назвали время погребения великого энси и лугаля Хаммурапи – на второй день полной луны в родовом склепе дворца.

Все жители Вавилона от визиря-абараку и придворных вельмож до последнего пастуха-накида и разбойников в трущобах квартала смесительниц наморщили лбы и удручённо вздохнули, предчувствуя большие и грозные перемены.

– Верно говорю, третьего дня в столице помер царь Хаммурапи, – у городских ворот Халпы двое стражников, сдвинув шлемы на затылок и прислонив к ногам щиты внимательно слушали третьего, – в Баб-Илу все передрались. Наследник двинул на город южную армию. Кто там за кого не поймёшь. Упаси боги, навстречу наследнику кто-нибудь двинет северное зареченское войско. Вот уж крови то прольётся!

– Не того опасаешься, Диней, – донёсся хриплый голос того, кто постарше, – вот, если воеводы, да сотники войско бросят, и оно разбредётся по всему Заречью, вот тогда прячься подальше да поглубже. Вся страна кровью умоется. Эти вояки, которые могут только убивать и лакать финиковое пиво, боялись только царя, а его уж и нет.

– Истинно говоришь, вот и мучаю теперь дурную голову, что делать, – проворчал высокий стражник, – бросил бы всё, да сбежал к хеттам, только клятва, пуще оков держит, да серебро, что давеча десятник принёс. Коль изловят, за дезертирство руки и ноги отрубят.

Мы всей командой сидели, привалившись к одной из повозок, скопившихся у закрытых ворот и слушали болтовню стражей. По непонятным причинам ворота всё ещё оставались закрытыми, хотя разгоревшееся солнце намекало, что утро уверенно переходит в день. Ничего не понимающие люди собирались кучками по обочинам дороги, судачили о том, о сём, а заодно перетирали последние сплетни и новости.

– Не знаю, как вы, – проворчал Стерх, – а мне после нашего Лукоморья здесь уже жарковато. На дворе март, а я невыносимо запарился в этих шерстяных балахонах. Уф-ф.

Он распахнул одежду и помахал полами, проветривая. Я вздохнул и ослабил пояс, поскольку и сам едва терпел жару. Ещё утро, а по моим прикидкам воздух уже прогрелся градусов до 25 по Цельсию. И за каким шайтаном туземцы носят на себе эту кучу барахла: льняной хитон, сверху шерстяной, да ещё обязательный короткий плащ, да тюрбан на войлочной шапке.

– Привычка, однако, надобна, – глубокомысленно проговорил Лунь, запахивая одежду поглубже. – По мне, так в самый раз, погода – чистый бархат.

Вынырнувший из-за повозок Новик опустился перед нами на колено, бросая взгляды по сторонам. С полчаса как я отправил его пробежаться вокруг, присмотреться, послушать, что болтают. Как ни странно, из всей команды он лучше всех освоил аккадо-вавилонскую речь, значит, ему и слушать.

– Короче, так, – он сдвинул на затылок круглую шапку и поскрёб макушку, – много чего говорят. В основном о торговле и товарах. Опасаются, что цены подскочат из-за смуты в Вавилонии, мол, бывало и раньше такое. Многие боятся появления в Заречье вавилонских наёмников, беспорядков и погромов. В целом всё происходит так, как рассказывал профессор Луцкий.

– Значит, так, голуби мои озорные, – перебил я брата, – с этого момента прекращаем всякое упоминание Лукоморья, ссылок на профессоров, всякие словечки и выходки из будущего. Говорить только по-здешнему, даже, если мы наедине. Напоминаю, мы всего-навсего бродячие наёмники с севера, прошедшие огни и воды и десятки войн. На все каверзные острые вопросы давать тупые безопасные ответы. Всем понятно?

Все мотнули головами, расселись удобнее и примолкли, а я припомнил, как мы здесь объявились.

Нам несказанно повезло, что портал открылся на склоне пустынного оврага, вернее, каменистого обрыва, от которого тянулась вдаль сухая равнина, покрытая куртинками жёсткой травы. На бескрайнем безмолвном пространстве слабый ветерок изредка взвихривал облачка мелкой пыли. Вокруг не было видно ни единой живой души, а, с другой стороны, с чего им быть в этой полупустыне в пять часов утра.