Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев

Хейнрици подробно описал, как манипулировал своими войсками, чтобы подготовить 9-ю армию Буссе к ожидаемому нападению русских. Однако из-за необходимости усилить Буссе пострадал фон Мантейфель. Часть фронта 3-й танковой армии теперь удерживали далеко не такие стойкие войска: пожилые фольксштурмовцы, несколько венгерских соединений и дивизии русских перебежчиков под командованием генерала Андрея Власова, надежность которых была весьма спорной. Затем Хейнрици решительно заявил:

— Если 9-я армия сейчас в лучшей форме, чем была, то 3-я танковая армия вообще не в состоянии сражаться. Потенциал войск фон Мантейфеля, во всяком случае в центральном и северном секторах его фронта, низок. У них нет никакой артиллерии. Зенитные орудия не могут заменить артиллерийские и, в любом случае, даже для них боеприпасов недостаточно.

Кребс поспешно вмешался:

— 3-я танковая армия скоро получит артиллерию.

Хейнрици молча склонил голову — он поверит Кребсу, когда своими глазами увидит пушки. Продолжая, как будто его и не перебивали, генерал объяснил Гитлеру, что 3-я бронетанковая обязана своей нынешней безопасностью только одному — разливу Одера.

— Я должен предупредить вас, — сказал он, — что мы можем терпеть слабость 3-й танковой, только пока не сойдет вода. Как только уровень воды понизится, русские немедленно пойдут в наступление.

Все присутствующие внимательно и с некоторой тревогой слушали доклад Хейнрици.

Такая откровенность на совещаниях Гитлера была необычной; большинство офицеров представляли свои успехи и умалчивали о неудачах. После отъезда Гудериана никто не говорил столь откровенно, а ведь это было только начало. Хейнрици перешел к гарнизону, обороняющему Франкфурт-на-Одере. Когда-то Гитлер объявил этот город крепостью, как и злосчастный Кюстрин. Хейнрици хотел сдать Франкфурт, понимая, что гарнизон приносится в жертву гитлеровской «крепостной» мании. Людей еще можно было спасти и выгоднее использовать в другом месте. Гудериан, придерживавшийся того же мнения относительно Кюстрина, был смещен.

Хейнрици мог разделить его судьбу за свои сегодняшние возражения, однако он считал, что, как командующий «Вислы», несет ответственность за Франкфуртский гарнизон и не имеет права бояться возможных последствий. Потому он и затронул этот вопрос.

— Один из самых слабых участков фронта 9-й армии, — начал он, — вокруг

Франкфурта. Численность гарнизона и количество боеприпасов очень малы. Я полагаю, что нам следует отказаться от обороны Франкфурта и вывести войска.

Гитлер вдруг поднял глаза и впервые с начала совещания открыл рот.

— Я отвергаю это предложение, — резко сказал он.

До этого момента Гитлер не только молчал, но и не шевелился, как будто все ему было абсолютно безразлично. У Айсмана создалось впечатление, что фюрер даже не слушает. Сейчас же Гитлер словно вдруг «проснулся и начал выказывать живейший интерес». Он стал расспрашивать о численности гарнизона, запасах, амуниции и даже, по какой-то непостижимой причине, о дислоцированной во Франкфурте артиллерии. Хейнрици отвечал, шаг за шагом обосновывая свою точку зрения. Он брал у Айсмана сводки и статистические данные и раскладывал их на столе перед фюрером. Гитлер смотрел на документы, и казалось, они производили на него впечатление. Почувствовав свой шанс, Хейнрици сказал тихо, но убежденно:

— Мой фюрер, я действительно верю, что сдача Франкфурта была бы мудрым шагом.

К удивлению большинства присутствующих, Гитлер, повернувшись к шефу ОКХ, сказал:

— Кребс, я считаю мнение генерала по Франкфурту разумным. Разработайте необходимые приказы по группе армий и дайте их мне сегодня.

В воцарившемся ошеломленном молчании рокот голосов в коридоре показался чрезмерно громким. Айсман почувстовал еще большее уважение к Хейнрици. «Сам Хейнрици казался совершенно спокойным, — вспоминал он, — однако он кинул на меня взгляд, который я расценил, как «Ну, мы победили». Однако победа оказалась призрачной.

В коридоре вдруг раздался громкий шум, и дверной проем маленького конференц-зала заполнила громоздкая фигура рейхсмаршала Германа Геринга. Пробившись в комнату, Геринг сердечно приветствовал присутствующих, энергично пожал руку Гитлеру и попросил прощения за опоздание. Он протиснулся к Деницу, и в неловкой тишине Кребс коротко пересказал ему доклад Хейнрици. Когда Кребс закончил, Геринг поднялся, и, упершись обеими руками в стол с картой, наклонился к Гитлеру, как будто собирался прокомментировать происходящее. Однако вместо этого он широко улыбнулся и весело заявил:

— Я просто должен рассказать вам об одном из моих посещений 9-й парашютной дивизии…

Больше ему ничего не удалось сказать. Гитлер вдруг резко выпрямился в кресле, затем вскочил на ноги. Слова хлынули из его рта таким бурным потоком, что почти невозможно было разобрать их смысл. «Прямо на наших глазах, — вспоминал Айсман, — он впал в неистовство».

Ярость фюрера не имела никакого отношения к Герингу. Он разразился обвинениями в адрес своих советников и генералов, якобы не понимающих его тактики использования крепостей.