Последняя богиня

– Нет, командир. Что касается до дыма, нет дыма… да и вообще ничего нет: ровно ничего! право! это пустыня…

– Ничего? Тем хуже!..

Он испытующе смотрит на меня сбоку и набирается смелости:

– «Хуже», так ведь вы сказали? Ну, тогда… если вы говорите – тем хуже, что должен был бы я сказать?.. Разве уже сказать, что дело из рук вон худо? Значит, опять откладывается последний конец, и не теперь еще мы с вами, с вашего позволения, командир, дадим разбить себе башку?

Наступает мой черед внимательно посмотреть на него:

– Что такое? Или тебе не терпится, чтобы тебе разбили башку?

Он тяжело пожимает плечами:

– Иногда – да!.. иногда – нет…

Ах! вон оно что! «Иногда – да?..» В самом деле, ведь я его командир! Может быть, по долгу службы прочитать ему наставление?

– Что такое? «Иногда – да?». Что ты, с ума спятил?

Он резким, упрямым движением качает головой справа налево:

– И не думаю!.. Во-первых, вы сами командир… при всем моем к вам уважении, вы, значит, тоже спятили, потому что вам еще больше, чем мне, не терпится, чтобы вам разбили башку. Ох, простите!.. Во-первых, конечно, верно, что это ваше дело, а не мое… а потом, вы мой командир… Но все-таки не нужно за это на меня сердиться… Коли человек не совсем дурак, вы знаете…

Да, я знаю. Он не дурак. А ночью… В Гефсиманском саду, я помню, он меня видел…

– Ты видел, Амлэн, дружище… ты знаешь. И ты не скрываешь, что знаешь. (Очевидно, это некорректно: ты не должен бы знать… Никто не должен бы знать, начиная с меня самого. Но все равно, хотя тебе все известно, я на тебя за это не сержусь. Любопытно, да?).

Я на него за это совсем не сержусь. До такой степени, что я ему отвечаю так же откровенно, как и он:

– Но ты и я, мой милый, здесь нет ничего общего! Возможно, что я не слишком стою за то, чтобы сохранить мою башку в целости, но у меня есть на это свои причины, ты можешь это предположить! Я думаю даже, что ты их знаешь, мои причины. Ты – напротив…

Он сразу поднимает голову. И его глаза прямо устремляются в мои глаза:

– Я напротив? Командир, мне кажется, что… предполагая, что я знаю ваши причины… мне кажется, что вы знаете также мои? Возможно, что я видел кое-что… Но вполне верно, что я вам об этом говорил. Вы не помните? Вечером, когда я вас увидел в первый раз… у решетки сада?..

Да, чтоб его… да, он мне об этом говорил, – его ребенок пропал, его жена неизвестно где… Какое я животное, что не вспомнил об этом сразу!.. Исправим дело!

Я подхожу к нему и кладу руку ему на плечо:

– Твой сынок, мой милый?.. и его мать?

– А как же?

И он продолжает.

– Командир… я совсем не стану говорить вам, что все это приятно… все то, что с вами произошло… и даже – он понижает голос – все, что с вами происходит и будет еще происходить каждый Божий день…

Он повернул голову и бросает позади нас на спардэк, под нашим мостиком, взгляд, который я ловлю на лету, и который меня смущает… и волнует, косвенный и быстрый взгляд, подстерегающий и беглый взгляд, от которого я чувствую, как дотоле неведомая мне дрожь внезапно пробегает по всему моему телу и проникает в глубь костей, холодная, печальная дрожь.

Амлэн продолжает:

– Нет, конечно… и вероятно на вашем месте я бы сильно бесился… но что бы делали вы на моем месте?.. Иметь жену для того, чтобы ее от вас скрыли, иметь сына и ни разу даже не увидеть его, моего мальчугана… Даже не быть уверенным, что когда-нибудь увидишь его… От таких болезней – не станете же вы говорить, что можно выздороветь?

Я ничего не стану ему говорить. Я поворачиваюсь и начинаю шагать по мостику, от правого борта к левому, потом от левого борта к правому. Под моими ногами миноносец № 624, готовый к бою, выставляет напоказ красный мат своего линолеума и желтый блеск своих медных частей. Экипаж, каждый человек на своем посту, ожидает часа боя, который пробьет, может быть, через десять минут. Экипаж весел, время и место кажутся благоприятными для самых интимных признаний. Но признание Амлэна скорее, походит на завещание. Вот почему, после всех моих размышлений, я опять подхожу к моему рулевому старшине и без предисловия кладу обе руки ему на плечи:

– Ну, рассказывай…

Он склоняется над компасом, как будто желая держать курс еще правильнее, чем до сих пор. Я всем телом наваливаюсь ему на плечи. Он этого, конечно, не замечает: