Последняя бригада

У сидевшего в коляске Лервье-Марэ, наоборот, болели ноги и каждый толчок отдавался в затылке. Перед его глазами проплывали деревья, темные поля и обочины с обвалившимися краями. Он страдал на поворотах, особенно когда машина закладывала на вираже внутрь. И мысли его текли совсем как ночная дорога, извилисто и отрывочно. Воспоминания или сочетания слов всплывали из темноты сознания, на миг заявляли о себе и снова тонули. Первые километры Лервье-Марэ еще боролся с усталостью, потом веки его сомкнулись, и, уже в полудреме, он начал сочинять письмо. Фразы следовали друг за другом, подчиняясь особой логике сна: «…не думай, что я люблю тебя меньше, потому что война… Наоборот, я начал понимать, что мир устроен совсем не так, как я привык считать… Шарль-Арман спит, прислонившись к стене, потому что не боится…»

Голову снова встряхнуло, и он проснулся. Спал он не более двадцати секунд. Но ему хватило и этого, потому что воздух посвежел, ночь посветлела, а ноги в ботинках заныли с новой силой.

— Как думаешь, могут они послать еще курьера? — спросил он.

Сирил не ответил.

Прошло еще несколько минут, и деревья снова утратили четкость очертаний, а изгибы обочин исчезли в темной и бесконечной неизвестности. Лервье-Марэ вернулся к письму. «Моя золотая мамочка… Не думай, что я люблю тебя меньше, потому что мир оказался не таким, как я привык считать… Это все равно как если бы Сирил переключил скорость: звук у жизни изменился с приходом войны… А вот Шарль-Арман, похоже, об этом не думает…»

В мозгу крутились две-три фразы, которые он посылал в темноту, но ухватить далекую, пляшущую, призывную, как маяк, мысль не удавалось.

Он еще раз вздрогнул. Мотоцикл катил по берегу Луары, и покрытая гудроном дорога блестела, как черная река. Лервье ухватился рукой за борт коляски: ему показалось, что они вот-вот въедут прямо в воду.

Слева над деревней поднималась высокая базилика. И снова, теперь уже в третий раз, Лервье перестал ощущать тряску, расслабился, задремал и даже не заметил, что мотоцикл остановился. Его разбудил голос Сирила:

— Приехали, старина!

Деревня Жен, расположенная на западе сектора, подверглась многочасовому обстрелу.

— Ну и салют здесь устроили! — заметил Сирил.

Длинный лесистый остров посередине реки непрерывно обстреливали из минометов. Над мостом, от которого остались только быки, похожие в лунном свете на ворота затонувшего замка, летали трассирующие пули, освещая дома и пригорки.

Короткий сон совсем лишил Лервье способности сопротивляться. Его била дрожь.

— Эй, Лервье, надо идти, — тормошил его Сирил.

В темноте они разыскали офицеров. Один из них, лейтенант, державшийся чуть отстраненно и чем-то напоминавший Сен-Тьерри в его худшие минуты, произнес, сильно растягивая слова:

— Отвезите меня на остров. Надо посмотреть, что там творится.

Они добрались до берега и погрузились в лодку. Сирил сел на весла. Вода масляно поблескивала, как начищенная старая кираса.

Лервье-Марэ казалось, что они скользят внутри ирреального пространства, и его все сильнее и больнее охватывало чувство странной размытости происходящего.

«Это все неправда, неправда…» — думал он.

И неподвижно сидящий на носу лодки мрачный офицер, и летящие по небу, как ночные хищники, снаряды, и поросший дремучим лесом темный остров, откуда непрерывно били наши пулеметы, — все это не укладывалось в каноны обычной жизни.

«Как быстро светает!» — подумал Лервье.

У него возникло предчувствие, что он не доживет до рассвета.

С соседнего островка, едва не задев лодку, вылетела дуга трассирующих пуль, похожая на рой светлячков. Лервье-Марэ так быстро отпрянул в сторону, что чуть было не перевернул лодку. Пули тяжело плюхались в воду.

— Эй, старина! Вам что, не терпится искупаться? — сердито спросил лейтенант.

Сирил налег на весла и причалил лодку к узкой полоске песка под деревьями.

— Только после вас, господин лейтенант, — сказал Лервье-Марэ и не узнал свой голос.

И с этого момента он впал в странное состояние: ни сон, ни явь, ни тревога, ни полное равнодушие. В темноте за деревьями красновато поблескивал пулемет. Они направились в ту сторону. Навстречу им вышел лейтенант. Остров сотрясался от взрывов. Лервье был уверен, что все они сейчас превратятся в ничто и он вместе с ними.

Лейтенант, что прибыл в лодке, заявил:

— Они засели на островке слева от тебя и обстреляли нас по дороге.

Упал еще один минометный снаряд.

—   Знаю, — ответил лейтенант, что был на острове. — Они недавно пытались сюда высадиться, но мы отбились. Но если они опять сунутся — уж не знаю когда, — то долго мы не продержимся.

—   А сколько продержитесь? Как думаешь?

—   Час, от силы полтора. Ну а потом, если нас всех не положат, можно считать, что Господь к нам благоволит. Из-за песка минометы каждые три минуты заклинивает!

Упал еще один снаряд.

Лейтенанты даже не пригнулись. Они обсудили разведданные и диспозицию, и в их тоне чувствовались презрение и гнев на судьбу, которая распорядилась запятнать их поражением в бою. А для Лервье их голоса звучали как воспоминание.

—   А как остальные, держатся? — спросил лейтенант с острова.