Последняя бригада

Сенмаксенец взял револьвер, и на мотоцикле начали отстреливаться с трех сторон сразу. В рядах противника возникло секундное замешательство, и немцы отпрыгнули в сторону, чтобы машина их не смяла. Ленуар и Гийаде зажмурились, уверенные, что мотоцикл сейчас врежется в баррикаду из телег и тачек, а пехотинец пригнулся.

В последний момент Шарль-Арман притормозил. Он не видел перед собой ничего, кроме узкого проезда, и снес на ходу шлагбаум; кругом свистели пули.

— Прорвались! — заорал он.

Он не услышал, как сзади упало тело пехотинца. В этот момент лопнула покрышка, руль выбило из рук, и Шарля-Армана выбросило в траншею.

Какое-то время он ничего не воспринимал, но, когда смог приподняться и сесть, голова гудела, а перед глазами все плыло. Ему казалось, что он потерял память, но никак не удавалось понять, ранен он или нет. В нескольких метрах, нависая над траншеей, вверх колесами лежал мотоцикл, а под ним — два тела. Гийаде еле шевелился, глаза его были закрыты, он держался за грудь, как человек, у которого сломаны ребра…

«Если мотоцикл переворачивается, больше всего достается пассажиру… Это верно, но за рулем-то был я…» — сказал себе Шарль-Арман.

Он нащупал в траве вылетевший из кобуры пистолет и протянул руку, но на пистолет тут же наступил тупой носок черного сапога. Шарль-Арман увидел, как четверо немцев окружили его, наставив на него автоматы.

Он сделал над собой усилие, чтобы выпрямиться и отправиться в плен с достоинством. Глаза словно запотели, их заволокло легкой дымкой, отчасти от шока, отчасти от морального унижения.

8

С момента прибытия Бобби в Шеневе ничего не изменилось. Все с тревогой прислушивались к стихающим звукам боев. Два-три отбитых вражеских патруля особого сопротивления не оказывали. Курсант-связной, посланный к капитану с известием об исчезновении Сен-Тьерри, не вернулся. Двое механиков возились с броневиком, пытаясь починить заклинившую башню. Все продолжали выполнять указания, оставленные Сен-Тьерри, и не столько по необходимости, сколько из суеверия. Каждый понимал, что бригада окружена и, скорее всего, о ней позабыли.

Боеспособных осталось четырнадцать человек, то есть меньше половины.

Усталость после боев заглушала тревогу, и они принимали свою участь с грустной покорностью.

Проходя мимо свежих могил, курсанты качали головами:

— Бедные ребята!

Бегство Фонтена с поста не вызвало никакой реакции. У группы, которая охраняла вход в парк, он спросил, словно потеряв чувство времени:

—   А сколько нас осталось?

—   Двадцать, — объяснил ему Бернуэн.

— Надо же! А завтра будет лето! — заметил Фонтен.

Ответом ему было молчание. Его слова вызвали тягостное чувство неловкости. Для этих парней не то что лето, даже следующая неделя была где-то далеко, в туманной перспективе. Никто из них не был уверен, что доживет до завтра.

Потянулись самые длинные в году дни и нескончаемые вечера. Трава свежела, запахи канонады остывали в воздухе.

Перед замком расположились с полдюжины курсантов. Бруар и Монсиньяк хлопотали вокруг раненых, Бобби, сидя на ступеньке, скатывал бумажный шарик. Он бросил шарик Месье, но тот как лежал, так и остался лежать. Бобби поморщился, как от дурного предчувствия.

— Ну и кто теперь будет командовать? — спросил вдруг Мальвинье.

Бруар удивленно обернулся. Для него сама постановка вопроса не имела смысла. Лейтенант назначил взводным его — значит, ему и командовать. К тому же он считал, что вполне доказал свою пригодность.

Он не понял, что его товарищи до сих пор, вопреки всякой логике, ждали возвращения Сен-Тьерри. Не понял он и того, что молчание после слов Мальвинье и устремленные в одну точку глаза ребят означали молчаливый отказ от этой надежды. Но он почувствовал, что не заслужил доверия товарищей и его командование было просто вынужденной мерой.

Бобби пожал плечами. Он сейчас был в таком состоянии, что ему было все равно, командуют им или нет. Он-то как раз, в отличие от других, трезво смотрел на сложившуюся ситуацию. Да и к тому же потерял лучших друзей: Лервье-Марэ погиб, Шарль-Арман бог знает где — может быть, тоже убит…

— Давай, Бобби, принимай командование, — в один голос заявили Монсиньяк и Мальвинье.

И остальные тоже загудели:

— Точно, давай, Дерош! Давай!

На этот раз уже Бобби удивленно поднял голову. Он потерял лейтенанта, он вывел из строя броневик. Это он должен был спрашивать, какие будут распоряжения. Вот только спрашивать было не у кого.

— Правильно, давай, Дерош, — повторил Бруар вслед за другими.

Он слишком устал, чтобы ссориться из-за первенства.

— Поскольку командира у нас нет, — сказал, вставая, Бобби, — лично я предпочел бы, чтобы все так и оставалось, но если вы так хотите… — Он окинул взглядом товарищей и обернулся, словно надеялся, что за спиной зажжется свет, и добавил: — Только вот Бруар гораздо более сведущ, чем я. — И, обратившись к Бруару, сказал: — Слушай, старина, если хочешь, давай командовать вместе! Посмотрим, что можно сделать.

Из Бобби и вправду мог бы выйти неплохой командир, поскольку он, просто положив Бруару руку на плечо, как бы компенсировал ему все, что тот потерял.