Последняя чаша гнева

— Я вожу торговцев в Область с той поры, когда был еще жив старый лендрманн Торгильс, а ВОА еще не была ВОА, а была княжеством Тарлтар. Конечно, в этом самом Тарлтаре всегда водилось множество самых разных злых тварей, извечно враждебных человеку, и слухи о княжестве всегда были нехорошими. Но когда Вольфганг объявил Тарлтар Вольной Областью Анархии, этих тварей стало гораздо больше, и к ним присоединились другие, которых здесь вообще никогда не было. Там есть такие, которые питаются только человеческими костями, есть те, что жрут мозги, есть кровососы. Кровь пьют, понял? И половина из них — мертвые. Они сдохли еще тогда, когда Господу как раз пришла в голову идея сотворить этот поганый мир. А Вольфганг их оживил. Большой колдун этот Вольфганг. Однажды я видел, как он это делал. Я караван вел, понял? Идем, а впереди местность такая, с курганами. И стоит там толпа разных жутких созданий, а среди них — этот самый Вольфганг. Я его сразу узнал по описаниям. Ну, мы, конечно, попря! ! тались по кустам — и наблюдаем. Они нас не увидели. Если бы увидели, я бы тут с вами не пил вино. Так вот Вольфганг вышел вперед, вытянул руки и начал что-то кричать. А эти твари выли и орали вместе с ним. И курганы стали лопаться. Лопаться! — Фонсека покрутил головой. — И из них начали вылазить такие ужасные образины… Господи! Вспомнить страшно! Я думал, сожрут они его, понял? А они подошли и влились в толпу тех, что были с ним. И так Вольфганг поступал не раз. Потому-то я так и заартачился, что не хочу с ними встречаться снова. Но самое поганое, — тут Фонсека наклонился к Чойсу, — так это толпа Вольфганговых родственничков. Предков его. Они восстали из своих гробов, потому что их прокляла Эрга, и сейчас бродят по всему Тарлтару. И поют, понял? Поют. Мой друг один, Лалнольф Пачеко, — вместе мы попали сюда, — услыхал однажды, что они там поют. И увидел их самих.

— И что же? — спросил Лоу.

— Тронулся. Сошел, так сказать, с курса. Ныне дрожит, стучит зубами и закрывает свой дом на семьдесят семь засовов. Потому-то не люблю я ВОА. Причем, заметьте, не Апокалипсис, не Альбегин, не эту вашу мифическую Ползущую Гору, а именно ВОА. Страшно там, понял?

— Понял, — сказал Чойс.

17

На следующее утро они поднимались к вершинам гор по бесчисленным, перевитым между собой тропкам. Окружающие пейзажи не располагали к разговорам, да и до разговоров ли, когда ежеминутно копыта лошадей соскальзывают с камней, дробя их в мелкую пыль, тонкими ручейками стекающую в бездонные пропасти, а внутренности сжимаются от страха.

К полудню достигли горного плато.

Перед ними расстилались мили голой гладкой скальной поверхности, по краям которой возвышались тонкие мрачные пики. За их острыми вершинами, высвечивая их малиновым, полыхало яркое зарево над двумя извергающимися вулканами. Внезапно с севера налетел ледяной ветер, с удивительной быстротой гоня перед собой черные, подсвеченные с боков тучи и выстужая последние крохи тепла, остававшиеся после теплых долин. Вдалеке мерно и мощно вздыхали недра, и искры сыпались из жерл вулканов, временами застилаемых тучами багрового пепла. Свистел ветер, и им пришлось накинуть теплые плащи, заблаговременно прихваченные с собой. Небо налилось свинцом и стало низким.

— Быстро! — крикнул Фонсека, преодолевая неумолчный визг ветра. Это Плато Туч. До начала пурги надо достигнуть подножия вон тех пиков!

Плато оправдывало свое название. Уже через несколько минут небо слилось с каменной поверхностью, и тяжелый, мокрый туман застлал кругозор. Кони пробирались в этом вязком тумане, двигаясь как сквозь воду. Плащи намокли сразу же, промочив и то, что было под ними. Временами свирепо налетал ветер, разрывая и отметая туман в сторону, и тогда ледяной воздух, мчащийся с колоссальной скоростью, не встречая себе препятствий, пробирал их до костей.

Однако когда ветер налетел в очередной раз, разогнал тучи и началась пурга, они были уже у подножия черных базальтовых великанов. Костер сложить было не из чего, поэтому они лишь переоделись, благо седельные сумки надежно защищали от влаги их содержимое. Всю ночь выл ветер, и Чойс никак не мог уснуть. В нем пробудились старые инстинкты его предков, которые также не могли заснуть, слыша стенающий вой ветра в печной трубе. Будто плачет кто-то. Это сравнение тоже было старо, как мир.

Так он промучился всю ночь, заметив, однако, что не одинок в своих страданиях: храпел лишь Фонсека. Утро здесь наступило так же неожиданно, как перед тем упала ночь: появилось лишь ощущение утра, не принеся с собой ни восхода солнца, ни даже легкого просветления неба, — так же завивались по ровной поверхности плато огромные вихри поземки, шквалы ветра налетали с чудовищной силой, буквально сбивая с ног, а по слепому небу неслись тяжелые, толстобрюхие тучи.

Они медленно и плотно поели, следуя наставлениям Фонсеки: впереди был день, богатый на лишения. Лошади были так же измучены, как и люди: овес, захваченный с собой, был мелкий и сорный, и его было мало.

Изнурительный переход через горы продолжался.