Последняя дверь последнего вагона

Потом мой карандаш выводит фамилию Дейяна Оганесовича Карапетяна, погибшего при невыясненных обстоятельствах и в невыясненном месте. Ведет он себя нехарактерно для истинного южанина: неразговорчив, хмур, все время о чем-то думает, а любопыт|ных посылает по известному адресу. Но одних поведенческих странностей маловато, чтобы подозревать в Карапетяне бывшего руководителя террористической сети. Однажды мне удалось спровоцировать армянина на разговор по душам, и он поведал мне, что единственным его желанием в сложившихся обстоятельствах является побег из «этого карликового государства» (говорил он, кстати, без малейшего кавказского акцента — хотя это могло ничего не значить). «Слушай, — говорил он мне, и щеки его были покрыты ярким румянцем, — если можешь, помоги мне, а?.. Век тебя не забуду! Понимаешь, мне нужно отсюда убежать, очень нужно, всего на один день!» «Как же я тебе помогу, — вяло отбрыкивался я, — когда тут вон какие охранные системы?!. Бесполезно дергаться… Говорят, будто вокруг Дома, кроме решеток, есть невидимые заграждения, к которым никто не может подойти ближе чем на пять метров… И потом, какой смысл куда-то бежать, если там, на воле, все изменилось и мы стали никому не нужны?» «Неважно, — упрямо заявлял Карапетян. — Поверь: мне очень нужно сделать одно большое и очень важное дело…» Однако на вопрос, о каком деле идет речь, «армянин» внезапно прикусывал язык и уходил в себя. Не бог весть что, конечно, но если полагать, что Дюпон тоже старался бы под любым предлогом вырваться на свободу, то Карапетяна пока рановато вычеркивать…

И числятся в моем перечне еще двое. Что любопытно — по прямо противоположным основаниям. Первый из них (Василий Яковлевич Чухлрмин, бывший бригадир-строителей-каменщиков, который в тот злополучный день, когда где-то далеко в океане прогремел взрыв, сверзился с высоты десятого этажа) проявляет нездоровый интерес к подробностям жизни, а особенно — смерти Виталия Цвылева. Второй же, наоборот, иногда обнаруживает такое неестественное знание биографии настоящего Цвылева, что холодок пробегает по коже. А вместо ответа на мои вопросы по этому поводу отпускает лишь неуклюжие шутки. Одно из двух: либо этот человек когда-то был знаком с Виталием, либо он обладает тщательно скрываемым даром телепатии. А поскольку к телепатии я всегда испытывал смутное недоверие, то остается предположить первое. Зовут этого типа весьма необычно: Аакер Первиль, без отчества. О себе он вообще не любит распространяться, и лишь из материалов его личного дела я узнал, что в прошлой жизни Первиль— был художником, которого знала вся европейская богема. Его картины частенько производили фурор на международных выставках и вернисажах. Человек-загадка, поскольку ушлые журналисты однажды раскопали, что он скрывает свою истинную личность под псевдонимом и тщательно хранит эту тайну от прессы и публики…

По-моему, все. Или я кого-то забыл? Что ж, это всегда можно исправить. Вообще-то, лучше исходить из того, что настоящий Дюпон пока держится в тени и не проявляет себя, присматриваясь ко мне издалека. И нет никакой гарантии, что однажды он как-то себя проявит, и тогда нынешнему списку будет грош цена… Повинуясь отчетливой ассоциации, я рву исписанную бумажку на мелкие кусочки и смываю их в унитаз. И вообще, размышления наедине с собой хороши, но истина — в непосредственном общении с людьми.

Так что давай — иди и общайся. Нацепи опять свою надоевшую маску типа, которому абсолютно все по барабану, потому что в своей прошлой жизни он успел познать и любовь, и смерть, и крушение всех представлений о мироздании, и новые идеалы, единственно ради которых стоит жить. Человека, который успел побывать на том свете дважды — и дважды воскреснуть. Человека, который недрогнувшей рукой лишил жизни на этом свете любимую жену и двух маленьких детей, потому что понял, что настоящая жизнь начинается лишь после смерти… И я натягиваю свои синие шорты, застегиваю поясной ремешок, глубоко засовываю обе руки в карманы, пинком открываю дверь туалета и, не удосуживаясь закрыть ее за собой, плетусь в направлении столовой.

Как-то шел я по Нью-Йорку,

Заглянул в одну конторку —

В это время был как раз обед…

* * *

Столовая располагается на первом этаже административного корпуса. Судя по ее размерам (почти две сотни посадочных мест!), когда-то это был спортивный зал. Даже если бы все обитатели интерната вздумали прийти на обед одновременно, пустые места все равно бы остались. Видимо, организаторы интерната предусматривали возможность увеличения «спецконтингента». На обед, как и на прочие трапезы, администрация отводит достаточно времени, чтобы можно было не спешить к началу. Тут вообще все организовано, как в доме отдыха. С той лишь разницей, что отдыхом пребывание во Взрослом Доме не назовешь. Скорее — бессрочным содержанием под стражей…