Последняя дверь последнего вагона

Боже мой, что же смерть делает с людьми! Она может толкнуть их на самое страшное преступление. Внушить им надежду, что этим можно спасти от нее своих близких. И можно не сомневаться: если я сейчас одобрю идею Валентина, то он недрогнувшей рукой лишит жизни своего «пацана»…

— Нет, Валентин. Это не спасет его. Как не спасло того мужика в баре.,.

— Понял, — отрывисто говорит он. — Нет так нет. Никаких претензий. Извини…

Остаток пути до моего дома проходит в молчании.

Да и о чем можно говорить после такого разговора? О тачках? О погоде? О том, как сыграет сегодня футбольная сборная в финале розыгрыша Кубка Сообщества?..

Когда Ригерт высаживает меня у подъезда (ребята из «рефрижератора» успели обогнать нас и проверить дом и его окрестности на отсутствие возможных засад), я предлагаю:

— Может, поднимешься ко мне? Посидим, чайку-кофейку попьем… Да и переночевать можешь у меня, а не в машине.

Из-за меня бедняга Ригерт, наверное, уже забыл, когда последний раз спал в нормальном лежачем положении. Слегин предписал ему сопровождать меня повсюду («И в туалет?» — ехидно спросил тогда я. «И в гости к любовнице тоже!» — ответил Булат), и Валентин дежурил возле моего дома ночами напролет.

Но «раскрутчик» качает массивной головой:

— Тут ребята, — сообщает он.

Завидное стремление разделить тяготы и лишения со своими товарищами. «Рефрижератор» тоже будет торчать у моего дома всю ночь, только спрячется за углом, чтобы не бросаться в глаза.

— Ладно, — говорю я. — Тогда — до завтра.

— Умгу, — доносится в ответ из кабины.

Глава 5. ЖИЛИ-БЫЛИ ДВЕ СТАРУШКИ…

Прямо подо мной проживает очень милая парочка. Две старушки. Причем — не сестры и вообще не родственницы. Одна из них, Герта Фридриховна, еще может выбираться в магазины и на рынок, а баба Полина в течение последних лет не выходит из дому. У нее — подагра в тяжкой степени, и даже по квартире она передвигается с трудом, опираясь на тяжелую трость. Иногда ночью, когда мне не спится, я слышу, как внизу раздаются мерные удары, смахивающие на поступь Командора из пушкинского «Дон Жуана»: баба Полина героически одолевает коридорные метры, направляясь в туалет.

Вообще-то старушки живут тихо. Но примерно раз в месяц (как правило, после получения пенсии) они Устраивают «девичник». Покупают дешевое вино, накрывают стол и засиживаются допоздна. К сожалению, неотъемлемым атрибутом «девичников» является склока, перерастающая в драку с битьем посуды, ломанием мебели и истошными криками: «Убью тебя, сволочь старая!» Верх в этих почти супружеских разборках одерживает всегда баба Полина. Не раз, спустившись этажом ниже, чтобы утихомирить почтенных дам, я заставал ее в тот момент, когда она беспощадно хлестала тростью по спине и плечам своей сожительницы. Никакие увещевания не помогали. «Убью!» — шипела она, трясясь от ненависти и злости. Я ей верил. Трость достаточно тяжела, чтобы раскроить голову кому угодно, а не только тщедушной Герте… К счастью, на следующий день все вновь возвращается в прежнюю колею, и снизу не слышно ни звука, словно обе обитательницы квартиры подо мной вымерли в одночасье.

Сегодня, к несчастью, именно такой день, если судить по воплям снизу: «Спасите, убивают!» и скрежету передвигаемых предметов мебели. А ведь еще нет и девяти… Рановато бабульки перешли к выяснению отношений… Но сегодня пусть на меня не рассчитывают. Я зверски устал и не собираюсь исполнять миротворческие функции. Пусть они хоть до полного облысения выдирают друг другу волосы!..

Перекусив, перемещаюсь на диван и включаю имиджайзер. Вскоре выясняется, что вместо обычных ток-шоу и рекламной шелухи по всем каналам транслируют какой-то интересный сон — и я полностью погружаюсь в него.

Просыпаюсь от того, что внутри меня кто-то пытается надуть футбольный мяч. Ощущение, знакомое до боли. И не в переносном, а в буквальном смысле. Когда мяч вырастает до размеров глобуса, он начинает больно толкаться в мои ребра, давить на сердце и прочие внутренние органы.

Вот черт, даже дома достают эти покойники!.. Угораздило же кого-то отбыть на тот свет среди ночи (часы показывают два часа, в комнате темно, а умный экран давно уже отключился, установив, что его никто не смотрит).

Некоторое время я еще пытаюсь сопротивляться Вызову. Иду в туалет, потом — на кухню, где выпиваю два стакана холодной воды, а третий выливаю себе на голову.

Вернувшись в комнату, пытаюсь сосредоточиться на недочитанной еще вечность назад монографии Готлиба Шанкера «Пробел между рождением и смертью», но внутренний «мяч» продолжает раздуваться, как питон, обволакивающий слона, и можно лишь с ужасом представить, что будет, когда он взорвется… Пожалуй, надо хотя бы проверить, где это случилось. Судя по ощущениям, не очень далеко. Или речь идет о смерти очередного «випера». Или «спиральщики» грохнули что-нибудь очень фундаментальное: жилой дом, например. Или произошло все это вместе взятое…

А если таким образом люди Дюпона пытаются выманить меня из дома?