Последняя фантазия

"Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Империи и иных окрестных странах" кратко именуемая просто "Ведомости", "Столичный листок", "Голос столицы".

Сендми Навак попытался вспомнить называл ли кто-нибудь столицу, иначе чем Столица, у города ведь было свое имя, но вспомнить не смог. Как империю все именовали не иначе чем Империя, так и столицу никто иначе чем Столица, не называл, да и имени Императора, его "голос" уже давненько ни от кого не слышал. Все эти понятия уже давно стали нарицательными, и когда кто-то в империи говорил слово столица — было понятно что имеется в виду отнюдь не столица какого-нибудь иного государства или королевства в составе империи, а именно Столица, с большой буквы.

Сендми любил этот город, особенно осенью, когда летняя жара и духота, да и чего греха таить — откровенная вонь, на некоторых улицах, сменялась прохладой и свежим соленым ветром, что всегда в эти месяцы дул со стороны моря. По своей должности ему доводилось бывать едва ли не во всех уголках огромного города, и он знал что Столица — это город контрастов.

Если Император, Мендакс и иные благородные видели в Столице объединение светского общества и высшей аристократии, величественные дворцы, красивые ансамбли и парки, город роскошных балов и театров, шумных улиц, ярко освещенных даже ночью, то он, Сендми, видел Столицу с иной стороны. Он видел ее как город, в котором происходит бесконечное противостояние мира величественных дворцов, парадных подъездов и таинственных садов, грязным зловонным улицам и проспектам, где царит нищета, пьянство и распутство. Сендми видел как столица возвышает, но и как город пожирает маленьких людей он тоже видел. Видел светлые, широкие проспекты и изысканную архитектуру, а за их фасадами, в переплетениях узких переулков, видел нагроможденные друг на друга "дома без архитектуры". Массив серого камня, квадратные коробки, грязные ящики набитые людьми, что жмутся один к другому, нависают один над другим и один с другим соединяются над землей, оставляя для прохода лишь узкие, словно вырубленные в них арки переходов, в которых темно даже днем.

В один из таких районов он и держал путь. Здесь печаталась старейшая в империи газета с длинным неуклюжим названием, именуемая чаще всего, просто "Ведомости". Редакция располагалась в доме напротив императорского дворца, блистала мрамором, золотом, дорогими породами дерева и огромными витражными окнами, от пола до потолка. Ухоженные секретарши и клерки в накрахмаленных рубашках и шелковых галстуках сновали между кабинетами по коридорам, которые были шире чем некоторые улицы в промышленной зоне города, куда приехал Навак, и где располагалась типография.

Кучер щелкнул кнутом, отогнав пару оборванцев, остановил карету и открыл дверь, потянул за рычаг, выдвигая из под днища кареты хитрым образом сложенную деревянную лестницу с широкими ступенями и перилами, дабы пассажиру было удобнее покинуть экипаж. Из торца толстой двери кучер извлек сложенный зонт, и распахнул его над головой Сендми, защищая того от мелкого моросящего дождя. Маленькие нюансы делавшие жизнь удобнее. Кареты производства Беннета Леина, славились этими важными мелочами.

Три стражника соскочили со своих мест — один с козел, он сидел рядом с кучером, а еще двое с задней лавки, пристроились рядом с шефом и вошли в арку, очутившись в квадратном дворе. Прошли его насквозь, к следующей арке и вышли на второстепенную улочку, что словно длинная кишка соединяла между собой два проспекта.

Таких узких, нищих переулков, что словно нитки в изнанке города, соединяли невидимыми швами его лицевые, накрахмаленные и отутюженные районы, было много. Любой, даже самый дорогой наряд, виден лишь наполовину — вторая половина это изнанка. Дома здесь стояли настолько близко друг к другу, что две повозки разминуться ни за что не смогли бы, тут с трудом могли разминуться повозка и пешеход. Когда-то, еще десятилетия если не века назад, кому-то пришло в голову проложить мостик между двумя окнами второго этажа, глядящими друг на друга. Сначала это видимо был балкон на двух соседей, но с годами таких балкончиков стало много, они обросли деревянными стенами и окнами, а над ними появились еще по два-три таких же, соединяющих третий и четвертый этажи. Сверху образовалась кровля, снизу — дополнительные опоры из кирпича, железа или дерева, и так обычная улица стала крытой, как подземная река, забранная в трубу.

Люди по таким улицам пробирались быстро, суетливо, инстинктивно пригнувшись. На них всегда было темно, свет в это царство мрака проникал лишь из редких проломов, где соединяющие дома кустарные этажи обвалились и их не стали чинить, да еще из не менее редких, светящихся окон.

Мерзкие были места, зато земля и недвижимость дешевая. Некоторые мануфактуры, бывало снимали или покупали всю такую улицу целиком. Размещали в домах цеха и общежития, склады и канцелярии, улицу, перегораживали с обоих сторон и использовали для стоянки своих грузовых экипажей, превращая внутреннюю улицу еще и в закрытую.