Последняя гимназия

"Затем высказывались за и против, предложение голосовалось. В заключение г-н президент принимал или отвергал его. Конец заседания был омрачен некоторым скандалом. Лидер распущенного Юнкома, г-н Ионин, ворвавшись в зал заседания, с криком "тутеры" щелкнул председателя по затылку; председатель упал под стол. Личная гвардия г-на президента, состоящая из отборных халдеев, немедленно удалила бунтовщика из залы и дальше — в изолятор. Наконец вопросы все были исчерпаны. Президенту захотелось спать, и парламент разошелся на каникулы…"

Так изображалось это заседание подпольным сатирическим листком "Ап ендицит", который вышел после описанного и был составлен добрым десятком авторов.

Ни желания, ни охоты играть в парламент ни у кого из ребят не было…

Вскоре распались кружки, захирел клуб.

Пригласили было со стороны инструктора, явившегося в образе немолодой особы, поджарой как борзая сука, и сварливой, как примус.

Особь шкидцы прозвали "Клубничкой" и окончательно исчезли из клуба.

Он так и стоял закрытый, пыльный, пустой.

Но вот за оживление всей работы взялся неугомонный Селезнев.

5

КЛУБ ШКОЛЫ ИМ. ДОСТОЕВСКОГО

сегодня после вечернего чая состоится доклад т. Селезнева.

"Перспективы международного рабочего движения"

Вход свободный.

Вечером в клубе слышалось какое-то подозрительное движение и грохот. Завклуб Ганский самоотверженно таскал скамейки под ободряющий окрик Селезнева.

— Тащи еще! — покрикивал халдей. — Стоять ребятам придется. Народу ведь хлынет масса. Селезнев не ошибся.

Первыми хлынули старшие… Потом выскочил Дзе и понесся по зданию.

— Ребята! — орал он во все горло. — Хряй вниз! Клуб открыли… Селезнев там доклад говорит, честное слово.

Честное слово действовало. Забыв привычные дела, шкидцы бросали карты, мышеловки, захлопывали книги и кучами низвергались в клуб. Последним промчалось первое отделение во главе с Химиком и Мышкой.

Клуб уже не вмещал всех желающих. Докладчик стоял, ухватившись за стол, и, трясясь, кричал на аудиторию:

— Вы-ы-ыйди вон!..

Аудитория с гиком носилась по скамейкам и столам. Наиболее благоразумные поспешно опустошали шкаф с книгами. Остальные кричали, вопили, орали, швырялись газетами и, журналами. Фока втихомолку срывал со стены плакаты и портреты и подрисовывал Марксу усы. В углу курили, не обращая внимания на завклуба, истерически требовавшего:

— Оставь докурить, сволочь! Ну хоть раз курнуть дай…

Купец, развалясь на диване, властно приказывал: — Рассказывай!

— Рассказывай, — подхватывали шкидцы.

— Вали, Селезнев! Крой дальше!

— Вы-ы-ыйди во-он!.. Я вас зап-зап-пишу! Я Викт-лаичу!.. Я Губоно!.. Я… ячейки…

— Попробуй только!

— Запиши!..

— Халдей несчастный!

— Совнарком яичный!

Собравшимся становилось всё веселей и веселей. Начали раскидывать по сторонам скамейки, свалили стол, загородив халдею выход… Диким голосом и притопывая пел Иошка. Дзе размахивал ножиком. Фока вертел лохматым изодранным знаменем, норовя задеть по голове Селезнева. Вдруг потух свет, что-то посыпалось и загрохотало в темноте. Завыли, заорали на все голоса шкидцы. Кричал Ганский, которого закатывали в ковер. Кричал и рвался Селезнев, которого мазали сажей. В упоении ржал Купец:

— Вот буза-то!.. Над-дай, ребята, над-дай!

Наиболее благоразумные уже выметались вон. В клубе накидывали на Селезнева скатерть. Катали по полу Ганского. Громоздили из скамеек и столов баррикады. Фока, надсаживаясь, хотел опрокинуть опустевший книжный шкаф и наконец свалил его в общую кучу. Селезнева тоже сбили с ног, наворотили и набросали сверху стульев, взявшись за руки, пронеслись в хороводе мимо и скрылись…

Начавшаяся в Шкиде буза заставила Викниксора созвать свой парламент раньше. На этот раз заседание было очень поспешное и не торжественное. Публики не было и старост было тоже немного.

Викниксор говорил зло и раздражаясь с каждым словом еще больше.

— Какие же вы старосты, если не можете справиться с бузой? Зачем тогда выбирали вас?.. Школа бузит… Вчера, например, я слышал, здесь в клубе тоже была буза.

При этом лица ребят осветились улыбкой приятного воспоминания: они переглянулись и фыркнули.

— Молчать… — окончательно вышел из себя Викниксор. — Я предлагаю запретить доступ в клуб бывшим юнкомам; зачинщики бузы — это они… Кто против?.. Нет?.. Принимается…

Завклубом назначили Евсеева: возражать тоже никто не стал. Евсеев, тщедушный парнишка, с вечно мокрым носом и в меланхолически обвисших штанах, напуганный рассказами Ганского, своего предшественника, хотел отказаться, но его уже "проголосовали", и он покорился.

— Судьба.

Печально обстояло дело с замещением должностей. Число старост с каждым днем уменьшалось, старшие отказывались работать в самоуправлении, и оно разваливалось.

Наконец, решившись, Викниксор произнес в столовой речь.