Читаем Последняя гимназия полностью

Лепешин про себя удивился такому совету, но когда надрезанная кожа легко, как чулок, слезла с курицы, подумал одобрительно: "Ай да Химик…" Потом по его же совету вынул и забросил в кусты куриные потроха и вымыл курицу в водопаде.

— Жарить, — спросил он, не решаясь ничего уже делать самостоятельно…

— Жарь… Только посоли сначала…

— А нельзя ли без соли? — вопросительно протянул Лепешин. — Соли-то негде взять.

— На… — Химик протянул мешочек. — И в брюхе у ней посыпь; брюхо главное!..

— Какой ты запасливый! — удивился Лепешин и, неожиданно оживляясь, прибавил: — Ну, и погонялся ж я за ней… Стрелять страшно, так я ее всю ножиком исколол.

— Зря, — важно сказал Химик: — ты кусочек земли покроши, сама подойдет… Курица — птица близорукая, её за раз облапошить можно.

Через минуту вставленная в развилку суковатой ветки кура уже жарилась на костре.

Лепешин, усталый от беготни и волнения, повалился на землю…

— Как в прериях! — Он восторженно оглянулся. — Тут и пампасы, тут и водопад, костер горит, и мы в роде как охотники у костра, в роде как ковбои.

— А это что за ковбои?

— Это люди такие. Они на лошадях ездят и стреляют и все охотятся, мустангов ловят, — и все у них, понимаешь, приключения… Все на них бандиты падают и, конечно, опять стреляют, убивают, убегают… Потом… Интересно, ей-богу, прочти…

— Так это в книжках все, — махнул рукой Химик. — Знаю я эти книжки: бегают там разные налетчики, стремщики, хазушники, — а чего бегают и не понять. Одна фантазия…

— А ты вот Майн-Рида почитай, — загорячился, покрываясь румянцем, Лепешин. — Ты "Оцеола вождь семинолов" почитай, тогда говори… Там, брат, всё действительно, — и индейцы, и крокодилы, и мулаты… А суд Линча знаешь что?.. Ага, не знаешь, — а говоришь?..

— А ты знаешь!

— Знаю — обидчиво и упрямо мотнул головой Лепёшин: — я может сам хотел индейцем быть, я может и ковбоем хотел быть.

— Ну и дурак. Чем в ковбои поступать лучше в налётчики идти или по тихой или, скажем, по ширме… У меня дядя домушник, — таинственно зашептал Химик. — Так до чего здорово работает — ну прямо как твой Майн-Рид, и денег пропасть.

Химик не заметил как потемнело и залилось краской лицо его друга.

— А чего только не делал, — возбужденно махая пустым рукавом, повествовал он. — Раз с третьего этажа ссыпался — полребра недочет… Раз пианину стырили среди белой ночи, — жильцы слышали, конечно, грохот, но думали — дом рушится, и потому особенно не беспокоились. А хозяева — жильцов после в милицию: что, мол, это они сперли… До чего ругани было, — одного чуть не засудили… Смехота…

— А я, — как-то странно вырывается у Лепешина, — я записки буду оставлять, как у Пушкина…

— За-записки?..

— Факт!.. Я книжку одну читал у Пушкина. Там одни налетчик описан, в роде Антонио Порро, только получше, и добрым был: богачей грабил. И где что украдет, сейчас записку оставит: "Здесь был я, знаменитый бандит Дубровский". И поймать его никак не могли — до того был ловкий!..

— Тоже ловкость! Это в древности наверно, когда угрозыска, дактилосклёпии не было. — А пусть теперь оставит записку — враз поймают!

Лепешин ничего не ответил и вздохнул…

* * *

А курица между тем постепенно поджаривалась и подрумянивалась… Лепешин вынул ее из развилки и разорвал на две части. Но Химик отказался.

— Не надо… У меня своя есть! — сказал он и вытащил из угольев курицу размером в два раза побольше лепешинской…

— Так дольше, но вкуснее, — объяснил он остолбеневшему другу. — Чего глаза разинул? Что я — дурак — казенную картошку жрать?..

Ребята устроились поудобней и зачавкали.

— Как в прерии, — прожевывая курятину, шамкал Лепешин. — Вкусно, прямо смак…

— Какой там смак? — откликнулся пресыщенный Химик. — Вот гуська бы молоденького! — Он зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел стоявшего перед костром одноклассника Кузю.

Ребята молчали. У Химика с Лепешиным в горле застряли куски. У Кузи при виде курятины неудержимо хлынули слюни…

— Шамаете? — спросил наконец Кузя.

Химик с Лепешиным переглянулись и, оторвав по куску каждый от своей курицы, дали Кузе. Тот съел, тоскливо облизнулся и, чувствуя, что больше не дадут, спросил.:

— Откуда раздобыли?..

— В болоте, — поспешно ответил Химик. — За клюквой ходили и на уток нарвались. Из самоделок двух ухлопали…

Кузя встал и посмотрел в сторону.

— А там утки еще остались?..

— Нет, не остались… Все улетели утки…

— А это, между прочим… не куры?..

— Ну вот! — обиделся Химик. — Станем мы из-за кур в лес, в болото таскаться. Кур и здесь не мало…

Кузя встрепенулся.

— Где?..

— Там, — махнул Химик, за водопадом пасутся… Кузя крякнул и, нагнувшись, поднял с земли суковатую ветку.

— Вы, рябцы, ежели уходить будете, костер не гасите, ладно?..

— А ты, сволочь — разом крикнули Химик и Лепешин: — если запорешься, нас не продавай, — слышишь!

— Сматываемся, — сказал Химик: — Кузя парень — липа. И сам запорется и нас выдаст…

4

Когда Химик с Лепешиным появились на шкидском дворе, там происходило собрание. Пришедшие поторопились юркнуть в толпу ребят.

Викниксор громил воровство.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное