Читаем Последняя гимназия полностью

Сашка приехал в четверг, в пятницу убежал Федорка, вышибли на неделю домой Химика; перевели восемь человек в пятый разряд, троих посадили в изолятор, Пятака, Синего и Квадрата отправили в Лавру; в субботу с утра посадили в изолятор еще двоих; днем устроили собрание, первое после забастовки.

Оно происходило на дворе, на свеже вымощенном кирпичиками дворе. Посередине в кресле сидел Викниксор. Шкидцев долго собирали и сгоняли, Викниксор покрикивал, подгонял и наконец заговорил:

— Ребята! Сегодня мы собираемся впервые после всех событий, потрясших организм школы; вы уже не маленькие и сможете, на мой взгляд, трезво оценить их. Конечно, — глядя со стороны на всё недавно-происшедшее, можно думать, что у нас бог весть что творится.

— Правильно!

— Тише там!.. Что же мы имеем на самом деле, в действительности?.. Группа заговорщиков организует бузу, которую называют забастовкой. Бузят несколько дней, вовлекают, в авантюру всю школу, а когда видят, что дело терпит поражение, когда видят, что осознавшие ученики покидают их, они объявляют голодовку, шлют ультиматум, угрожают мне прокуратурой, сознательно провоцируют какое-то вмешательство, идут ва-банк и, конечно, проигрывают. И здесь начинается волна клеветы… Некоторые добровольные ходатаи шляются по учреждениям, клевещут в Губоно на меня, на школу, но их, конечно, не слушают, потому что всё, что они говорят, — ложь и выдумка… В чём же смысл самой забастовки? Запомните, что её организовали старшие, группа отщепенцев, огрызков общества, которым всё равно — всё равно потому, что они уйдут скоро из школы… Они не хотят работать, хотят, чтобы за них работали другие, хотят чего-нибудь добиться, но только для себя… Это шкурники, умеющие красиво говорить и умно хулиганить… Они скоро уйдут из школы, — скоро мы распростимся со многими из них… Пускай они не работают, пускай не учатся, пускай не участвуют в кружках, но мы объявим им моральный бойкот, мы выбросим их из своей среды, и никто с ними не будет и не должен знаться… Мы изгоняем вас… Уходите из…

Сашка неожиданно для всех, неожиданно даже для самого себя, не выдержав, поднялся и пошел со двора…

— Куда?… куда?… — закричал прерванный Викниксор: — Ах, да… Огрызки…

Уходили остальные. Андреев даже остановился около Викниксора и проговорил, кланяясь:

— Премного благодарю!

Сашка не видел этого, — он поднимался на лестницу, — но слышал викниксоров голос…

— Комедиант… шут, — кричал Викниксор. — А вы куда?.. Иванов, Пешков, вы куда? Вы же не огрызки… Экие тоже. До конца досидеть не могут…

Собрание продолжалось…

2

— Ладно, заседай, сволочь, — бормотал в спальне Сашка: — заседай… Значит, огрызки… Отщепенцы… Ладно… так и запишем… Огрызки!.. Я тебе покажу огрызков… Ты меня помянешь, стерьва… Помянешь…

Сашка в спальне не хромал, изображая болезнь, а бегал из одного конца в другой; бегал, злился и вдруг принялся ломать дверь, которая вела на чердак.

— Ты чего? — удивились ребята. — Что ты?.. Что с тобой…

— Пошли к чертям… Уйдите…

Дверь была выломана. Сашка скрылся на чердаке, но через несколько минут выглянул обратно.

— Андреев… Поди-ка сюда…

— Чего тебе?

— Надо…

Андреев, вздохнув, поднялся с кровати. Сашка ему что-то сказал, Андреев кивнул довольно головой, вернулся в спальню, взял свою папку с бумагой, краски и прошел за Сашкой на чердак…

И если бы кто-нибудь, заинтересовавшись, поднялся теперь на шкидский чердак, он увидел бы, что Андреев, разостлав на досках чистый лист бумаги и ползая, выводит на нем большими буквами "БУНТАРЬ № 1" и внизу помельче: "орган учащихся школы имени Достоевского", увидел бы, что Сашка, пригнувшись над маленьким ящиком из-под макарон, быстрю что-то строчит па листках, вырванных из блокнота.

Но никто из шкидцев не интересовался чердаком, и подпольная редакция продолжала спокойно работать.

К вечеру шкидцы узнали, что готовится газета, и Сашку засыпали предложениями услуг; это было весьма кстати — он послал одного — Косатку, художника, — в "типографию" помочь Андрееву печатать, а остальных заставил писать заметки.

Узнал о газете и Химик, который, будучи выгнан на неделю из Шкиды, домой не пошел, а скрывался на кирпичиках. "С опасностью для жизни" он пробрался на чердак, чтобы предложить свой материал и проекты…

В это время Сашка чувствовал себя отлично: газета, размером в четыре листа, заполнялась самым свежим и занимательным материалом, а обилие сотрудников давало ему право подписать ее "редакторско-издательский комитет", что сделать было необходимо в виду возможности преследований…

Химик предложил комитету назначать от редакции — в каждый класс специального корреспондента, шкидкора, которому и поручать всю работу по собиранию материала и по разъяснению задач газеты. Этот проект всем понравился, и Химик, чувствуя, что достаточно расположил в свою пользу ребят, равнодушно осведомился у Сашки:

— Ну, а ежели стихи? — спросил он. — Стихи про природу?.. Тогда как?..

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное