Последняя глава

Последние недели в санатории протекли для нее неприятно. Ей приходилось прибегать к разным ухищрениям относительно самой себя: там надо было подкладывать, здесь шнуроваться; как трясогузка, прыгала она по лестницам, старалась, чтобы другие видели ее смеющейся и беззаботной, осмелились бы только другие дамы подозрительно взглянуть на нее! Но вечное ожидание этого было прямо мучением, она пошла поэтому по другому направлению. Она не пускала больше в ход высокомерия, не делала попыток скрывать зияющей во рту недостаток зуба, молодое тело ее изменило очертания, она не могла более оставаться одинокой и быть центром внимания.

А вечером пришел Даниэль. Он легко мог все испортить, все, и она с удовольствием думала о том, что встретила его без малейшей злости. Он, как и другой жених, вызвал в ней смущение, послал прислугу за нею и привлек к окнам физиономии жильцов. Она, правда, была с ним умеренно приветлива и умеренно чужда, и холодно назвала его «мой дорогой Даниэль», словно он был ее сосед.

Эти и тому подобные мысли мелькали у нее в голове, и она не становилась ни более серьезной, ни более подавленной. Вдруг у сарайчика в лесу выступил Даниэль и стал перед нею.

— Я так и думал, что ты придешь приблизительно в это время и пошел навстречу тебе, — сказал он. Он приволок санки, предполагая повезти ее сундучок. — Что у тебя под мышкой? — спросил он, чтобы что-нибудь сказать.

— Так тебе и нужно знать! — ответила она. Ободренный ее шутливым тоном, он осмелел до того, что пощупал пакет и заглянул, что в нем. Вдруг он поднял ее на руки и понес в сарайчик…

— Ну что это за парень! Уходи! Ты с ума сошел. Но быть так, без церемонии, приподнятой на минутку с земли не доставило ей неудовольствия.

Без больших приготовлений вступила она в новую жизнь на сэтере и старалась не удивляться непривычной обстановке. Ни гримас, ни жестов; она отлично проспала ночь и встала поздно утром следующего дня. Нельзя было отрицать этого: она вошла в своего рода гавань. Она окинула взором немногочисленные, стоявшие в комнате предметы; кроме ее сундука, там были: кровать, стол, пара скамеек, у печки белый таз, усаженный, как бы жемчугом — то был таз для умывания. Смешное приданое, но, во всяком случае, чисто и не без изящества; такова была обстановка на сэтере. А вокруг была полная тишина; Даниэля не было в доме, а Марта, если и занята была в кухне, то двигалась, во всяком случае, бесшумно. Когда фрекен умывалась в жемчужном тазу, она заметила, что попавшая на печку капля зашипела — ну конечно, в печке был огонь, в комнате было тепло. О, эта Марта! Фрекен сердечно поблагодарит ее за эту доброту в первое же утро. Сквозь стекло фрекен заметила Даниэля и сделала ему знак, чтобы он вошел.

— Даниэль, — сказала она, — что ты думаешь обо мне, что я только что встаю?

— А что тебе было делать? Я был рад, что ты еще лежишь. Хорошо ты спала?

— Как мертвая.

— Мы старались устроить все как можно лучше для тебя, — сказал Даниэль, — мы вот принесли сюда все эти вещи, которые тебе могут пригодиться. — Он с гордостью оглянулся, словно в комнате было невероятное количество мебели и всяких вещей, — и,- шепнул он, — если тебе еще что-нибудь нужно, скажи только.

Редкий парень, совершенно неиспорченный, наивный и неопытный, но очень симпатичный; она была тронута и устроила так, что он стал целовать ее.

— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была моею, — сказал он.

— Ну и прекрасно, — сказала она.

И она снова подумала, что если бы этого самого Даниэля хорошенько умыть, он был бы не из уродов.

— Да, теперь тебе место здесь, — сказал он.

— Как это?

— Твой дом: сэтер, Торахус, гора и лес. Нравится тебе здесь?

Она улыбнулась и ответила, что еще очень мало знает его.

— Спроси меня об этом через год!

Ей дали поесть, и она съела больше, чем ожидала; то были не консервы, но горная, жирная пища.

— Сколько с меня в месяц? — спросила она. Вопрос этот сорвался с ее уст и показал, как мало вошла она еще в свою роль супруги и хозяйки.

Даниэль взглянул на это со смешной стороны:

— Ха-ха! Да, да, справься об этом.

А, Марта, хорошо, по-видимому, знавшая все отношения, тихо улыбалась.

Они пошли в теплый, маленький хлев; коровы и свиньи повернули головы и посмотрели на них.

— Славный бык это будет к осени, — сказал Даниэль, потрепав бычка. — У него совсем другой характер, чем у прошлогоднего человекоубийцы, можешь смело пролезть у него под брюхом.

Они пошли к лошади. Даниэль очень хвастался своей маленькой лошадкой, кобылицей, наделенной почти человеческим умом и могучими силами: невозможно было вычислить, сколько поклажи она могла тащить.

— Посмотри, какие у нее блестящие глаза, ты можешь глядеться в них. Бедная Фоля, ты после получишь свой галет.

Сказавши это, он вдруг спохватился.

— Подожди здесь минуточку, фрекен, я сбегаю сейчас за галетами, я не хочу обмануть ее, бедняжку.

Через минуту он явился с галетом, который сунул лошади в зубы.

— Дай ты ей, фрекен, — сказал он,

— Юлия, — поправила его фрекен.

— Дай ей это, почувствуешь, какая у нее мягкая морда. И только когда они вышли из конюшни, он заговорил об имени.