— Положить конец страданиям этих людей? — предположил Граф и брезгливо передернул плечами. — Пожалуй. Что значат еще двое, когда ты уже потерял счет тем, кто был раньше?
И он с охранниками исчез в зарослях за прогалиной. В прозрачном чистом воздухе оставшиеся слышали, как их голоса затихают, превращаются в еле слышный шум: Граф, должно быть, уводил охранников в самую гущу леса. А Коко немигающими злобными глазами наблюдал за Янчи и Рейнольдсом, и они четко понимали, что он ждет лишь малейшего повода, чтобы нажать на спуск карабина, который, как игрушка, покоился в его огромных лапах. Но они не давали повода: если не брать в расчет непроизвольной дрожи, оба пленника походили на статуи.
Прошло минут пять. Из зарослей появился Граф. Он перчатками стряхивал снег с блестящих сапог и с края длинной шинели.
— Работа завершается, — объявил он. — Еще две минуты — и мы присоединимся к нашим товарищам. Пленные хорошо себя вели, Коко?
— Хорошо. — В голосе Коко явно слышалось разочарование.
— Ничего, — многозначительно сказал Граф. Он ходил сзади Коко взад-вперед, постукивая рукой об руку. — Тебе недолго осталось ждать. Не спускай с них глаз ни на секунду... Как ты сегодня себя чувствуешь?
— Все тело ломит. — Коко впился глазами в Рейнольдса и выругался. — Я весь черный от синяков!
— Бедный Коко, тебе так досталось в эти дни, — мягко посетовал Граф, и тут же резкий звук от сильного удара пистолетом прозвучал как выстрел — рукоятка пришлась точно над ухом Коко. Карабин выпал из его рук, глаза закатились, он зашатался и как подрубленное дерево упал на землю. Граф с шутливой почтительностью отступил в сторону, уступая место падающему великану. Через минуту грузовик уже был на ходу, а еще через несколько минут прогалина в зарослях исчезла из виду за поворотом дороги.
Первые несколько минут в кабине грузовика не было произнесено ни одного слова, слышался лишь тихий шум работающего дизеля. С губ Янчи и, Рейнольдса готовы были сорваться сотни вопросов, но они не знали, с чего начать, и тень кошмара, от которого они только что избавились, еще слишком сильно занимала их мысли. Граф сбавил ход, остановил машину, и одна из его редких улыбок осветила аристократические черты лица. Из глубокого кармана он вытащил свою неизменную металлическую флягу.
— Отличное бренди, друзья. — Голос его был не совсем твердым. — Бренди... и только Бог знает, кто нуждается в нем сегодня больше, чем мы трое. Что касается меня, то я сегодня умирал тысячу раз, особенно когда один наш друг, находящийся здесь, чуть было не испортил все, увидев меня в кабинете начальника тюрьмы; а что касается вас, то вы настолько замерзли и вымокли, что сейчас верные кандидаты на воспаление легких. А также из-за того, как я подозреваю, что с вами обращались не совсем вежливо? Я прав?
— Да. — Ответил Янчи, потому что Рейнольдс закашлялся, глотнув живительную влагу. — Обычные наркотики для подавления воли плюс еще один, изобретенный самим начальником тюрьмы, и, как вы знаете, паровые процедуры.
— Об этом нетрудно было догадаться, — кивнул Граф. — Не очень-то довольными вы выглядели. Вы уже давно должны были свалиться с ног, но, видимо, вас поддерживала одна надежда, что вот-вот появлюсь я.
— Сомнительно, — сухо отозвался Янчи. Он приложился к фляге с бренди, на глазах выступили слезы, задыхаясь, он судорожно глотал морозный воздух. — Яд, чистый яд, но никогда не пробовал ничего вкуснее!
— Бывают минуты, когда следует придерживать свои критические суждения, — с иронией заметил Граф. Он поднес флягу ко рту, глотнул, как обычный человек глотает воду, — со стороны эффект действия на него был таким же, — и сунул флягу в карман. — Совершенно необходимая остановка, но нам надо поторапливаться — время работает не на нас. — Он выжал сцепление, и грузовик тронулся.
Рейнольдсу пришлось кричать, чтобы его слова были услышаны, — так громко ревел мотор.
— Вы, конечно, расскажете нам...
— Попытайтесь не позволить мне этого! — сказал Граф. — Но если не возражаете, не на ходу. И попозже. Что касается сегодняшних событий... Прежде всего я должен сообщить, что вышел из рядов АВО. Не по своей воле, конечно...
— Конечно, — проговорил Янчи. —Кто-нибудь об этом уже знает?
— Предполагаю, что, помимо Фурминта, полковник Гидаш знает. — Глаза Графа не отрывались от дороги, он с трудом удерживал грузовик на узкой колее.
— Я не подал положенного в таких случаях рапорта, а оставил Фурминта связанным и с кляпом во рту в его кабинете. Не думаю, что он не понял моих намерений.
Рейнольдс и Янчи молчали, казалось, не находились подходящих для ситуации слов. Молчание затягивалось, и они видели, как тонкие губы Графа растягивались в улыбке.
— Фурминт! — прервал молчание Янчи. Голос его звучал напряженно. — Фурминт! Вы хотите сказать, что ваш шеф...
— Бывший шеф, — поправил Граф. — Никто иной. Но позвольте начать с утра. Вспомните, что я отправил с Козаком донесение, кстати, прибыл ли он с «опелем» в полном порядке?
— Да!