Последняя Империя

— А что, по-курсантски уже за падло? Водку в «бескозырке» уже брезгуем потреблять? Заелся, господин диктатор!

В комнате отдыха появился Фартусов, отягощенный подносом со всякой снедью из кремлевского буфета: бутербродами с икрой, колбасами и ветчиной, любимыми Сазонтьевым солеными огурцами и двумя бутылями «Боржоми» для премьера.

Через полчаса Фартусова послали еще за одной бутылкой водки, но секретарь, помня пословицу, предусмотрительно принес две. Разрешил себе принять на грудь и давно уже не потреблявший из-за больной печени Соломин. Когда через два часа Фартусов осторожно заглянул в кабинет, гулянка была в самом разгаре. Соломин сидел в одной майке, два его собутыльника скинули кители и расстегнули рубахи до самого пупка.

— Нет, Виктор, ты не понимаешь! — орал Сизов, мотая указательным пальцем перед лицом премьера. — Это они не полковника Мирошкина унизили, это они всю страну унизили! Всю, и нас с тобой! Нас не боятся, понимаешь!

— Володя, ты пойми, мы сейчас стараемся оторвать Европу от Америки, а ты: "…разорвать отношения, послать крейсера в Северное море", — процитировал премьер. — Нас не бояться должны, а уважать, понимаешь, уважать!

— А ведь, Володь, Виктор прав, — Сазонтьев сосредоточенно хрумкнул огурцом и продолжил свою мысль: — Понимаешь, я эту Голландию могу стереть в порошок секунд за сорок. Если прикажешь, я снова пройду на "Петре Великом" и поставлю кверху раком весь мир, но это не метод. Виктор прав, когда тебя боятся, они в открытую не попрут, они будут шакалить, как с этим полковником, кусать тебя за пятки. Я считаю так: парня нужно вытаскивать любой ценой, голландским петухам врезать по самые уши по дипломатической линии, а всю эту судейскую камарилью опустить так, чтобы никто их больше не принимал всерьез…

Вернувшись в приемную, Фартусов с ухмылкой заявил всем троим ожидавшим приема главам спецслужб:

— Отбой, ребята, по домам. Сазонтьев третью литровку открыл.

Через сутки Володин вызвал к себе посла Нидерландов и вручил ему ноту протеста. Через три дня после этого был арестован некий гражданин Голландии Кнут Ренсенбринк по обвинению в шпионаже. Еще через три недели в неприятную ситуацию попала госпожа Андре Конти. При прохождении таможенного контроля в аэропорту имени Джона Кеннеди у нее в сумочке нашли пакетик с десятью граммами героина. Наркотик учуяла специально обученая собака. Та же самая собака проявила интерес еще к одному пассажиру этого же авиарейса, сидевшему как раз рядом с госпожой прокуроршей, но у того ничего не обнаружили. Чернявый, налысо выбритый маленький человек непонятного возраста с серьгой в ухе сразу вызвал неприязнь у таможенников и пограничников своими развязными манерами и не по ситуации нахальной, жизнерадостной улыбкой.

— Ой, этот запах, наверное, остался от рукопожатия с моим сыном, — пояснил он. — Он у меня давно сидит на игле, и он же провожал меня в аэропорту.

— Господин Марк Спирин, зачем вы приехали в США? — сурово спросил один из чиновников.

— Я хотел бы поработать здесь.

— Но у вас гостевая виза!

— Ну и что?

Чиновник миграционного агентства с возмущенным лицом вернул документы странному человеку:

— Мы отказываем вам во въезде в Соединенные Штаты Америки.

— Не очень и нужно, — хмыкнул Спирин и, подхватив свою скромную поклажу, повернул в сторону выхода.

К сожалению, американские таможенники плохо знали лучшего российского престидижитатора Марка Спирина, цирковая фамилия Марк Спирс. За фокус с доставкой пакетика героина в сумочку Андре Конти он получил сто тысяч долларов. Еще через две недели «независимые» журналисты раскопали, что у трех членов гаагского трибунала на счетах в Швейцарском банке лежат кругленькие суммы, якобы полученные от одного боснийца, военного преступника, оправданного в прошлом году высоким судом. Все эти счета были чистой липой, совместным трудом СВР и ФАПСИ. Скандал получился громким, два из трех членов суда взяли самоотвод, лишь третий упрямо продолжал доказывать свою невиновность.

Пострадала и промышленность Голландии. За месяц до скандала всемирно известная фирма «Филипс» выиграла тендер на модернизацию одного из московских телевизионных заводов, но в последний момент ей было отказано, и заказ получила гораздо менее известная финская фирма.

Прошло полгода с тех пор, как Мирошкин впервые увидел мир через изящные, фигурные решетки голландской тюрьмы. И впрямь ее трудно было сравнивать с русской зоной, тем более с Бутыркой. Камеры на двоих, телевизор, холодильник, раз в неделю один междугородний звонок, к тому же великолепный, лучше чем в академии, спортзал с тренажерами. В соседи к полковнику посадили одного украинца лет тридцати, нелегально приехавшего на заработки и в первый же день укравшего что-то по мелочи в попавшемся ему на пути супермаркете.

— Вот дурень! — корил он себя день и ночь. — Но я же не знал, що у них там везде телебаченье натыкано! Вот дурень!

Признаться, как раз сосед и стал самой большой головной болью для Мирошкина. Его непрерывные стенания и редкий по ничтожности интеллект доводили полковника до белого каления.