Последняя империя. Книга первая

— Так что же вы туда так рветесь? — мрачно заметил его визави, Егор Костюк, молодой журналист из мощной плеяды «шоковых репортеров». Свое талантливое перо он ценил весьма дорого, за большие деньги мог написать что угодно и про кого угодно. Цензура просто перекрыла ему кислород, а жить на рублевые гонорары он уже отвык.

— А потому что в отличие от вас у меня есть куда ехать. Вот он, — Антипин продемонстрировал на брелке хитроумный английский ключ. — Висит, есть не просит, ждет своего часа. Небольшая квартирка на Монмартре, по парижским меркам совсем крохотная, но я привык к российским стандартам, все эти громадные «пентхаузы» меня пугают своими размерами. В них неуютно, нет теплоты российских бараков или московских хрущоб. А жилье на Западе — это самое главное, поверьте мне. Все остальное не составляет проблем, были бы лишь руки да голова на плечах.

В этот момент поезд тронулся. Антипин встал и, глядя в окно на проплывающий перрон, торжественно и с пафосом прочитал:

— Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна рабов, и вы мундиры цвета хаки, и ты, тупейший мой народ.

Костюка этот «ремейк» Лермонтова слегка покоробил, но тут подошли еще два знакомых литератора, и отъезжающие загудели до самого Парижа.

— Это вы, молодежь, довели страну до диктатуры. Вы мечтали о «твердой руке», о возрождении Сталина, — пьяно покачиваясь в такт поезду, витийствовал Антипин.

— Чего сразу валить на нас, — огрызнулся Костюк, разливая по стаканам водку. Он толкнул своего задремавшего соседа, известнейшего тележурналиста Болотова, прославившегося даже в своей среде редкой продажностью. — Привычка стариков обвинять во всех нынешних бедах молодежь адекватна только привычке молодых обвинять в этих же самых бедах стариков. Так ведь, Миша?

— Пошел ты... — буркнуло телесветило и окончательно завалилось на диван Костюка.

— Э, нет, — Симеон Владимирович торжественно помотал перед носом журналиста своим мелким, дамским пальчиком. — Мы-то в свое время хлебнули дерьма тоталитаризма выше головы. Мы рисковали не баксами, а головой. Загреметь в лагеря было легче, чем выпить кружку пива. И это мы довели вас до демократии, своей кровью, своими нервами, своей борьбой, а вы ее профукали.

— Это была не демократия, это хрен знает что, феодализм с элементами первобытного строя. У кого больше — тот и пан. Каждый новый правитель приходил словно царь, отныне и навсегда. После нас хоть потоп, говорил Людовик. После наших царьков скорее останется пустыня.

— И все-таки это вы профукали свою свободу и теперь бежите на Запад, туда, где ее переизбыток, — настаивал прозаик, тщетно пытаясь увернуться от попыток своего соседа, сатирика Апалина, полить его редеющие волосы пивом.

Несмотря на эти бесконечные споры, Костюк с Антипиным почти сдружились, но, к удивлению Егора, по прибытии в столицу Франции старый забулдыга не пригласил его пожить у себя на квартире, даже не назвал свой парижский адрес.

Спустя два месяца они совершенно случайно встретились в одном из парижских «бистро» на бульваре Капуцинов. Костюку показалось, что его собрат по перу выглядит несколько странно. Он был в том же самом легком, не по сезону, плаще и не слишком свежей шляпе. Антипин мелкими глотками пил горячий кофе, лицо его при этом как-то не источало радости и покоя.

— Добрый день, Симеон Владимирович, — вежливо поздоровался Костюк.

— А, Егор Андреич, какая встреча! — обрадовался старый прозаик. — Ну как вам Париж, как вам весь этот Запад? Достаточно прогнил?

— В меру, в меру. Нам еще сгодится. Как вы-то поживаете?

Прозаик сразу поскучнел, со вздохом признался:

— Не очень. С квартирой я пролетел.

— Как это? — ахнул Егор.

— А вот так. Хваленая западная демократия. Пока я жил в Москве, Аннет, моя парижская подруга времен первой эмиграции, отсудила ее в свою пользу как алименты на воспитание сына. Меня даже не поставили в известность. Так что я теперь снимаю номера, деньги идут к концу, преподаватели русской словесности никому здесь не нужны, ну а мыть посуду по ресторанам я уже не потяну. Финита ля комедиа. Ну а вы-то как, нашли работу, жилье?

— Да, я устроился по специальности.

Антипин был поражен.

— Как, где?!

— Все возвращается на круги своя. Реанимируются хорошо вам известные радиостанции «Свобода», «Свободная Европа» и «Голос Америки», идет увеличение штатов и часов вещания. Так что не упустите свой шанс, Симеон Владимирович. Я сейчас еду в Гармиш-Пантеркирхен, могу замолвить про вас словечко шефу редакции.

— Ради бога, Егор Андреич! По гроб жизни буду вам обязан.

* * *

Через полгода четкая скороговорка Симеона Антипина летела по волнам эфира в сторону исторической родины.