Последняя империя. Падение Советского Союза

Горбачев чувствовал себя в своей стихии. Когда к президентам присоединились их жены и помощники, он продолжал говорить за послеобеденным коньяком и кофе. Черняев вспоминал: “Миттеран, сидя в большом кресле, изредка ‘останавливал’ беспорядочный разговор значительными репликами. со своей благожелательно-снисходительной улыбкой на усталом лице”. Черняев, один из главных творцов горбачевской концепции “общего дома” и европейского будущего СССР, записал в дневнике: здесь встретились “два великих европейца конца страшного века, такие разные и такие понятные друг другу”. Но даже помощник Горбачева не смог избежать упоминания о разнице между публичным и приватным поведением Миттерана. На пресс-конференции, последовавшей за неформальным разговором, президент Франции слабо поддержал советского коллегу. По крайней мере, такое впечатление сложилось у помощников последнего. Палажченко сказал Черняеву: “Друзья списали его”.

Во время полета домой Горбачев собрал советников, чтобы поделиться с ними впечатлениями и обсудить будущие действия. Он был приятно удивлен и воодушевлен вниманием западных лидеров к будущему СССР. Наилучшей стратегией, по мнению советского президента, было поддержать экономические начинания Ельцина и одновременно заниматься приготовлениями к заключению нового Союзного договора. Все согласились. Палажченко позже отмечал: “Лишь один человек в самолете не разделял общего оптимизма по поводу шансов на успех. Это была Раиса Горбачева. Она говорила немного, но было видно, что она крайне озабочена”¹⁸.

Вновь, как и после возвращения из крымского заточения, советский президент оказался в новой стране. Ее снова изменил Ельцин. Его готовность начать радикальные экономические реформы, на которые не решился Горбачев и на которые теперь у него просто не было времени, произвела сильное впечатление – даже на советников президента СССР. Черняев записал в дневнике: “Доклад Ельцина на Съезде РСФСР – это, конечно, прорыв. К новой стране, к новому обществу”.

Ельцин пытался показать, что он не шутил, выступая в парламенте РСФСР. Россия урезала финансирование большинства союзных министерств. Профессора университетов остались без зарплат, студенты не получали стипендии. Черняев подсчитал, что к концу ноября в одной Москве должны были остаться без работы пятьдесят тысяч чиновников. Советник Горбачева и его коллеги из президентской администрации впервые не получили заработную плату: советская казна опустела после отказа России выделять деньги. Нехватка продовольствия стала повседневностью. После возвращения из Мадрида Горбачев почувствовал возможность частичного восстановления власти. На заседании Государственного Совета 4 ноября он раскритиковал Ельцина за непродуманный план реформ¹⁹.

Горбачев описал потребительскую панику: “Посмотрите, что происходит. Обычно в Москве продается 1800 тонн хлеба в день. Вчера было продано 2800 тонн! Товары раскуплены с невообразимой скоростью. Полки магазинов пусты: продавцы ждут повышения цен”. Горбачев начал свое критическое выступление до того, как Ельцин зашел в зал (тот задержался), и продолжил после прихода российского президента: “Так всегда бывает, когда запаздываешь”. Борис Панкин вспоминал: “Присутствующие переглядывались – роли поменялись, и теперь уже Горбачев упрекал Ельцина в медлительности”²⁰.

Горбачев попытался достичь своей основной цели – сохранения Союза, – воспользовавшись своим отчасти восстановленным в Мадриде международным весом. Он говорил главам республик СССР: “На Западе боятся распада Советского Союза. И я могу подтвердить, что именно это было лейтмотивом всех разговоров в Испании. Они не могут понять, что с нами происходит. Именно тогда, когда мы бесповоротно и безоговорочно вступили на путь демократического развития, расчищаем завалы тоталитаризма… СССР, говорят они, надо сохранить как одну из опор современного мира”. Ельцина это не впечатлило. Он пресек попытку Горбачева перейти к обсуждению Союзного договора, призвав всех придерживаться повестки дня (пункт о договоре там не значился). Однако российский президент не отмел идею договора и даже поддержал предложение сохранить единые Вооруженные Силы. Пресс-секретарь главы СССР Андрей Грачев пришел к выводу об отсутствии у Ельцина желания немедленно развалить Союз²¹.