Последняя империя. Падение Советского Союза

Геннадий Бурбулис, правая рука Ельцина, именно Киеву приписывал последний гвоздь в гроб СССР. “Действительно, самым настойчивым, самым упорным в отрицании Союза был Кравчук, – рассказывал Бурбулис в интервью. – Убедить его в необходимости даже минимальной интеграции было очень сложно. Хотя он и разумный человек, но он себя чувствовал связанным результатами референдума. И Кравчук в сотый раз объяснял нам, что для Украины нет проблемы Союзного договора – Союза просто нет, и никакая интеграция невозможна. Это исключено: любой союз, обновленный, с центром, без центра”. Дискуссия зашла в тупик. Шахрай, главный юридический советник Ельцина, позднее вспоминал, что представители “Руха” в украинской делегации зароптали: “Нам тут вообще нечего делать! Поехали до Киева…” По другой версии, Леонид Макарович поддел Бориса Николаевича: “Ну хорошо, вы не подписываете. И кем вы вернетесь в Россию? Я вернусь на Украину как избранный народом президент, а вы в какой роли – по-прежнему в роли подчиненного Горбачева?”¹⁷ Кравчук полагал, что перелом в переговорах случился, когда Ельцин, услышав отказ коллеги подписывать договор, заявил, что Россия присоединяться к нему без Украины не станет. Именно после этого главы трех государств задумались над заменой Советскому Союзу. Кравченко заслугу поворота дискуссии приписывал Витольду Фокину: “В соответствии с протоколом и с политической этикой он не мог прямо оппонировать своему президенту и выбрал другую тактику. Фокин, постоянно цитируя Киплинга, стал говорить о чувстве крови, о единстве братских народов, о том, что у нас одни корни. Делал он это очень корректно, в форме мягких реплик и тостов. А когда Кравчук завелся и начал спорить, Фокин привел экономические аргументы”. Только тогда, по словам Кравченко, президент Украины смягчился: “Ну, раз большинство за договор… Давайте подумаем, каким должно быть это новое образование. Может, действительно не стоит нам далеко разбегаться.”¹⁸

Ельцин настаивал, чтобы итогом встречи стало нечто ощутимое, зримое. Россияне предложили: эксперты составят проект соглашения между тремя восточнославянскими государствами, а на следующий день главы этих государств подпишут документ. Никто не возражал. По воспоминаниям Вячеслава Кебича, президент России спросил Шахрая и Козырева, не приготовили ли те какие-нибудь проекты. “Младореформаторы” признались, что есть совсем сырые черновики, и получили указание вместе с коллегами из Украины и Белоруссии готовить договор. Когда советники покинули зал, Борис Николаевич высказал все, что думал, о ненавистном ему Горбачеве. Президента СССР, по мнению Ельцина, перестали принимать всерьез и внутри страны, и за рубежом, а это лишало западных лидеров сна: хаотический распад Советского Союза грозил попаданием ядерного оружия неведомо в чьи руки. По словам белорусского премьера, Ельцин рубил сплеча: “Горбачева надо смещать. Хватит! Нацарствовался!”

Для делегации хозяев такой результат переговоров стал настоящим потрясением. Они-то готовили заявление, в котором предостерегали Горбачева, что Союз развалится, если тот не пойдет на уступки республикам. В крайнем случае они готовы были перестроить Союз, урезав полномочия центра… но отвергнуть Союз как таковой? Никто подобного не предвидел. “После ужина почти вся белорусская делегация собралась в домике Кебича, не было только Шушкевича, – припоминает Михаил Бабич, телохранитель премьера Белоруссии. – Стали говорить о том, что Украина не хочет оставаться в составе СССР и нам надо думать о том, как быть дальше, как сблизиться с Россией”. Возможно, судьбоносное решение приняли там же: Белоруссия с Россией составит новое объединение либо вместе с ней покинет прежнее. Вскоре после этого белорусы пригласили гостей в баню. Украинцы этой возможностью пренебрегли, зато большинство российских делегатов (исключая Ельцина) – Гайдар, Козырев, Шахрай и другие – от парилки не отказалось¹⁹.

Позиции Москвы и Минска стали еще ближе, когда “младореформаторы” после бани составили компанию Петру Кравченко и другим белорусским экспертам. В домике, который занимал Егор Гайдар, началась работа. Представители украинской стороны не явились, но их линию приходилось учитывать. Отразилось это и на предложенном вначале заголовке: “Соглашение о создании Содружества Демократических Государств”. Союз предстояло заменить “Содружеством”. За ужином в тот вечер украинская сторона требовала отбросить понятие “союз”. “Кравчук даже попросил запретить это слово, – вспоминал Бурбулис. – То есть оно должно было быть вычеркнуто из лексики, из сознания, из переживаний. Раз Союза нет, значит, и Союзного договора нет”. С другой стороны, термин “содружество” не имел мрачных коннотаций – напротив, скорее положительные. Кравченко позднее так описывал ход мысли свой и коллег: “Вспомнили Британское содружество наций, которое казалось чуть ли не идеальным примером постимперской интеграции”.