Последняя империя. Падение Советского Союза

Когда Горбачев приехал в Сенатский дворец, любители виски оттуда уже ушли. Последнего советского вождя охватывало отчаяние. У него было назначено интервью с японскими журналистами, а теперь пришлось подыскивать новое помещение. В его прежнем кабинете в углу все еще стоял красный флаг, но войти туда он уже не имел права. Экспрезидент дал интервью в кабинете Ревенко, руководителя аппарата. Черняев, описывая в дневнике захват последнего прибежища шефа, резко отзывался о поведении Ельцина, но не жаловал и Горбачева: “Зачем унижаться так, зачем он ходит в Кремль… и флаг уже сменен над куполом Свердловского зала, и не президент он уже! Кошмар! А тот хамит, еще больше и больше. Топчет все наглее.” Свердловским залом в то время назывался Екатерининский зал Сенатского дворца, а по имени Черняев не смог назвать Ельцина²⁵.

Президент России, казалось, был не в состоянии обуздать свою жажду мести – невзирая на данное Бушу и Бейкеру слово благородно обращаться с поверженным врагом. Ельцин перешел в атаку, не дожидаясь выступления Горбачева по телевидению. Растерянная Раиса Максимовна позвонила мужу в Кремль вечером 25 декабря, когда тот заканчивал редактировать текст прощальной речи, и рассказала, что в их квартиру явились какие-то облеченные властью люди, потребовавшие, чтобы помещение освободили в течение двух часов. Это было грубейшим нарушением обещания, данного Ельциным 23 декабря. Горбачев тогда согласился переехать в квартиру поменьше – но только после отречения от власти. Переходный период должен был закончиться в январе следующего года, а из вежливости, если не сказать снисходительности, его вполне можно было продлить. Но семью президента выгоняли из дома еще до того, как он подписал указ о своей отставке! Горбачев был в ярости. По воспоминаниям Черняева, который присутствовал при разговоре Михаила Сергеевича с супругой, тот “рассвирепел, весь пошел пятнами, позвонил одному, другому… крыл матом”. Приспешники Ельцина дрогнули, и переезд отложили на сутки. Горбачеву никто уже не мешал звонить в Вашингтон и обращаться в последний раз к народу²⁶.

На следующее утро Горбачеву, который вернулся домой поздно ночью после кремлевских посиделок в узком кругу, ничего не оставалось, как смириться с выселением. В мемуарах он так описывает увиденное дома: “Кучами, вперемешку лежали вещи, книги, посуда, папки, газеты, письма и бог знает что”. Когда Михаил Сергеевич приехал в тот же день на старое место работы, его вид выражал уныние. Охране Горбачева пришлось дожидаться лимузина, который отвез бы бывшего главу государства в Кремль (среди тех благ, которые Ельцин в понедельник пообещал ему оставить, был и президентский ЗИЛ). Еще труднее оказалось найти грузовик, чтобы вывезти вещи из квартиры. Ирина Вирганская, дочь Горбачевых, вспоминала, как отец собирался звонить Ельцину: “Ведь с ним по-человечески обо всем договорились!” Раиса Максимовна возразила: “Никому ни звонить, ни просить ни о чем не надо. Мы лучше умрем с Ириной, но упакуемся и переедем. Люди нам помогут”²⁷.

Раиса Горбачева с дочерью упаковали вещи. Им помогали телохранители, которые опекали их еще в Форосе. После домашнего ареста в Крыму семья последнего советского вождя уже знала, что делать. Раиса Максимовна сожгла переписку с мужем, Ирина – свои дневники. “Мы все последнее время жили как бы в чужом доме, – вспоминала дочь президента о периоде между путчем и его отставкой. – Все висело на тонкой ниточке. Не знали, какая из властей – КГБ или демократы – в него вломятся”. Первая леди особенно тщательно паковала книги, которые держала на полках выстроенными по алфавиту (по фамилии автора). Среди них были подарки от Маргарет Тэтчер, а также том Тараса Шевченко, которого глубоко чтил ее отец Максим Титаренко. В книге воспоминаний “Я надеюсь…”, вышедшей несколькими месяцами ранее в Соединенных Штатах, Горбачева цитировала строки поэта, в конце декабря 1991 года казавшиеся особенно уместными: “Думы мои, думы мои, горе, думы, с вами! Что вы встали на бумаге хмурыми рядами?”²⁸

У Горбачева были все основания возмущаться выходками приближенных Ельцина, но в этом отношении новый режим едва ли оказался хуже старого. При Горбачеве с теми, кого оттеснили от кормушки, не церемонились. Перестройка мало что изменила. Александр Яковлев рассказывал, что, будучи с одобрения Горбачева выведен из состава

Политбюро, он моментально лишился привилегий, положенных членам высшего партийного органа: “Как только меня избрали в Политбюро, домой меня увезла уже другая машина вместе с охраной, но как только Горбачев принял мою отставку, машину отобрали сразу же, а освободить дачу велели к одиннадцати часам утра следующего дня”²⁹.