Улыбка на красивом лице, что каждой черточкой до покалывания иголочек страха под ложечкой напоминало о родстве с Арисом, стала еще шире. Искривилась на один бок, будто неровно брошенный штрих, заставив сузиться в прищуре глаза.
— Оу-у… Язвить одному из немногих, кто хочет тебе помочь, — Эдмонд хмыкнул, качнув головой и словно буром ввинчиваясь взглядом. — Я тебя не ненавижу, малышка. Ненависть — слишком… горячее чувство. Поди разбери, где она самая, а где страсть. Ну, или тупое, животное вожделение. Не суть. В любом случае, ничего подобного я не испытываю. Просто мне жаль тебя… э-м-м… как бы так сказать… — задумался он, заведя темные, как деготь, глаза к потолку. — По-человечески жаль. Под гнетом эмоций, что владеют разумом лишь секунды, а при особом упорстве характера, как у тебя, например, дни и даже месяцы, ты наворотила дел, что и за столетие не разгрести. И открою тебе секрет, вряд ли я один так думаю. Но, разумеется, — к счастью крутанулся Эдмонд на месте, вернувшись к столу и разорвав уже осязаемо-режущий визуальный контакт, — можешь валить все на дурные гены. Если тебе так приятнее.
Я с трудом перевела дух. Суть слов Эдмонда мне была предельна ясна. Я свалилась им, как снег на голову. Добавила проблем. А уж прозрачный намек на то, что Велор всецело разделяет его точку зрения, даже в мыслях намеком назвать не выходило. Это ж прямым текстом, как с разбегу.
Хорошо еще, что не в лоб, для пущей усвояемости.
Я устало прикрыла глаза. И без нотаций Эдмонда понимала: Велор отчего-то не в себе. Места себе не находит. А уж после того, что произошло сегодня…
— Ты до скончания веков можешь меня презирать за глупость, импульсивность и подвластности эмоциям. Мне все равно. Но ты и представить не можешь, какая это была боль, когда вы… — начала я и поперхнулась воздухом. — Эдмонд, я всем нутром почувствовала, когда вы перешли на Иппор.
— Когда Велор перешел. Не путай мух с котлетами, — на сей раз даже не развернувшись, Эдмонд продолжил переставлять фигурки на столике, размещая их на выпуклой карте Иппора.
— Да. Когда Велор перешел, его морок рассеялся в ту же секунду. Но на Маргариту это никак не подействовало. Странно. Ведь мне казалось, будто я вся наизнанку выворачиваюсь. Будто каждый нерв оголился. Глупо звучит, но было бы легче, наверное, если бы все зубы разом разболелись.
— И-и? — тоненькая эльфийка с выразительным женским прелестями никак не желала вставать на нужную клетку, заваливаясь миловидной мордашкой вниз.
— Эдмонд, ты не хуже меня должен понимать, что это значит! Мы связаны с Велором все еще. Душой или… — лихорадочно потерла я взмокший лоб. — Не знаю, чем еще, но я многое видела его глазами, — с содроганием вспомнила я и звон стали, и вкус дрянной, как говорил Велор, крови на языке. — Видела, как вы освободили отца из тюрьмы в Онтасе. Я практически чувствовала биение чужого сердца у себя в груди, Эдмонд! Мы все ещё связаны, — помолчав немного, сама не знаю, зачем повторила я. — И Аяла предупреждала об этом. Говорила, что души просто так друг друга никогда не отпускают.
Эдмонд молчал, все злее впечатывая фигуристую деву в карту. А я сидела, опустив голову, и невидящим взглядом разглядывала пальцы.
Мне впервые в жизни хотелось высказаться. Так хотелось, что собравшиеся и шустро слагающиеся в предложения слова так и встали поперек горла, будто не пережеванный комок сухой хлебной лепешки. Ни проглотить, ни выплюнуть. Только расплавить жаром живого голоса. Испепелить, скинуть этот груз раз и навсегда.
Я глубоко вдохнула, успокаивая сердце, тяжело забившееся в каком-то незнакомом предвкушении.