Последняя истина, последняя страсть

В этот момент в пелене дождя послышался гул мотора. Где-то за мглистой дождливой завесой заработал трактор, расчищающий новый участок полигона.

Звук мотора вспугнул птиц. И они взмыли в дожде над свалкой.

Тучи белых пронзительно кричащих птиц, которые кружат над волнами морскими в бескрайней вышине…

Чайки кружили над мусорным полигоном. И не было числа этим жадным галдящим птицам, сорвавшимся с куч мусора, где они рылись в смердящей грязи, выхватывая оттуда лакомые сгнившие куски. Воспарившим, как белые ангелы, в небо – высоко, далеко…

– Это, кажется, пианино. – Катя всмотрелась в тот предмет на куче мусора, на который указывала Кабанова. – Старое пианино.

– Старое пианино, – повторила зампрокурора. – Старое… старое пианино. Мы свое тоже выбросили. Никто из моих сыновей не хотел учиться музыке. А Лесик…

Она всхлипнула. И закрыла рот тыльной стороной ладони. Резкий жест.

Лесик… Алексей Кабанов. Жертва. Катя смотрела в сторону брезентового навеса – вот как, значит, его звали дома. Как звала его мать.

– Я его тяжело рожала. Очень тяжело. Чуть не умерла. Кесарево пришлось делать. Думала, никогда не решусь на второго ребенка. Однако решилась. Екатерина… можно я обопрусь на вас? На ваше плечо?

– Конечно, Клара Порфирьевна. – Катя быстро шагнула к ней, хотела поддержать под руку.

– Я не это имела в виду. Я еще крепко стою на ногах. Значит, старое пианино…

Кабанова смотрела в пелену дождя на музыкальный инструмент, выброшенный на свалку.

– Свидетеля нашли!

Сквозь дождь без зонта к ним бежал по свалке один из оперативников.

– Свидетель Мышкин.

– Князь Мышкин? – это спросил у запыхавшегося опера тот темноволосый мужчина в строгом черном костюме.

– Князь? Какой еще князь? Я говорю – свидетель. Только он непригодный. Неадекватный, – опер, видимо, то ли не понял, то ли полностью не одобрял стеб на месте убийства. – Бомж. Алкаш.

– Но он что-то видел? – уточнил майор Ригель.

– Говорит – видел.

– Давайте его сюда.

Майор Ригель подошел к Кабановой. Но остальные четверо из той компании под своими зонтами так и остались на месте. Оперативники привели свидетеля. Бомж в двух натянутых на куртку дождевиках – желтом и зеленом. В шерстяной замызганной шапке, несмотря на теплый сентябрьский день, в ботах. Лицо в прожилках. Возраст определить трудно.

– Что вы видели? – спросил у него майор Ригель. – Вы ведь что-то видели?

– Я мусор сортировал.

– Ночью?

– А то когда же, днем тут гоняют нас.

– Кто?

– Охрана.

– А ночью охраны нет?

– Она только с мусоровозами приезжает. Ну, эти, нанятые. Против демонстрантов которые. А ночью мусоровозы не ездят.

– Ясно. Значит, вы рылись ночью в мусоре.

– Сортировал. Фонарик у меня.

– Сортировали. Во сколько? – Майор Ригель задавал вопросы со своей чуть медлительной немецкой настойчивостью, столь хорошо знакомой Кате.

– Мне время без разницы. Темно было. Луна… Не люблю я ее. Больная планета. В лунные ночи это бывает. Всегда только в лунные.

– Что бывает?

– Пианино заиграло.

– То старое пианино?

– Чертово пианино. Давно я хотел его разбить. В щепки. Чтобы не соблазняло.

– Чем разбить? Кувалдой? Монтировкой?

– Э, не надо… не надо, начальник. Я его не трогал, этого мужика. – Бомж поднял грязные руки ладонями вверх. – Я его вообще ночью не видел. Потом прибежал на крик, когда водила с мусоровоза паниковал тут.

– Вас никто не обвиняет. Что вы видели ночью? – Майор Ригель задал новый вопрос.

– Пианино заиграло. – Бомж смотрел на Кабанову. – Музыка такая… вроде мрачного па-де-де.

– Знаете, что такое па-де-де?

– Знаю. Я бездомный, но не дурак же. Это мать его? Прокурорша? Сама?

– Это его мать. Так что вы видели?

– Он появился оттуда. – Свидетель махнул рукой куда-то вдаль – неопределенно. – Из тьмы. Шел. Скорее плыл.

– Кто?

– Он разный. Когда Серый. Когда Черный. Смотря какое обличье принимает. Какой плащ выбирает. Но всегда – лунной ночью. По лунной дорожке – словно спускается. Здесь ведь тоже своя лунная дорожка. Не бывали ночью на этой свалке?

– Нет.

– И не нужно. Не приходите сюда ночью. – Бомж ощерил в ухмылке остатки зубов. – А то встретитесь с ним ненароком. И он вам этого не забудет.

– Кто?

– Я же говорю – он разный. Когда Серый, когда Черный. Жуткий…

– Призрак, что ли? – не выдержала Катя.

Было в манере этого бомжа что-то выматывающее нервы. Недоброе. Если не сказать зловещее. Неправильное какое-то. Абсолютно неправильное.

– Дьявол. – Бомж смотрел на зампрокурора Кабанову.

– Ладно, спасибо, можете идти. Вы нам очень помогли, – со своей врожденной немецкой бесстрастностью произнес майор Ригель.

– Дьяволу тут самое место. А вы и не знали, ваша честь? – Полоумный бомж опять обращался к Кабановой.

– Теперь буду знать. – Кабанова закрыла зонт. – А какая была музыка? Это ваше па-де-де?

– Такая. – Бомж махнул рукой.

Кабанова тронула Катю за рукав – идемте со мной, повернулась и зашагала прочь. Обернулась на ходу:

– Мы уедем – раздобудьте бензина. Сожгите пианино.

Майор Ригель, свидетель – они все смотрели ей вслед. Катя старалась не отстать от Кабановой.