Последняя история Мины Ли

Водитель выехал на шоссе. Мина заметила, что шум дорожного движения складывается в своеобразную грубую симфонию, где грузовики исполняют роль труб, визг тормозов – скрипки, ругань водителей – хора. Из окна одной машины грохотала синтетическая поп-музыка, в то время как из другой будто с пластинки играла старая песня Тодди Ти The Batterram. Мужской выкрик: «Чтоб тебя!» – походил на звон тарелок.

Влажная одежда липла к телу. Мина вытерла с лица пот, стараясь не испортить макияж, и вцепилась в подлокотник на дверце.

Всматриваясь в прохожих на улицах Лос-Анджелеса, Мина гадала, где же все корейцы. В соседних машинах время от времени мелькали привычные азиатские лица, но здесь, в этой дисгармонии бетона, металла и стекла, пахнущей бензином и резиной, не встречалось ничего родного. Она чувствовала себя бесплотной в этом новом месте, языка которого не знала, вывески и рекламные щиты кричали что-то по-английски – сплошную бессмыслицу.

Мина порылась в сумочке и достала фотографию, которую всегда носила с собой. На ней она была запечатлена с мужем и дочерью – оба погибли. Держа снимок дрожащими руками, Мина провела большим пальцем по лицу мужа, потом по лицу дочери, мягкому и безмятежному после целого дня прогулок по лесу. Ей захотелось поцеловать фотографию. Внезапно вспомнился последний разговор с дочерью и как Мина отругала ее из-за какого-то пустяка – кажется, из-за разбитой тарелки.

Знала бы тогда Мина, что видит дочь в последний раз, стала бы она кричать? Конечно, нет. Она бы прижала ее к себе и поцеловала. Она бы призналась, что, когда та все ломает и устраивает беспорядок, маме становится страшно, поскольку она не готова расстаться хоть с чем-то в этой жизни, даже с какой-то мелочью. У нее недостаточно сил, чтобы каждый раз восстанавливаться.

А потом произошло то, чего Мина боялась больше всего, – она вновь все потеряла.

– Вот мы и приехали.

По щекам катились слезы. Лицо водителя в зеркале заднего вида нахмурилось. Он вытащил чемоданы на бетонную дорожку, которая плавно спускалась ко входу в дом, такой же искалеченный, как и сама Мина, с потрескавшейся бежевой штукатуркой, заклеенными скотчем окнами. Повсюду хаотично росли апельсиновые и лимонные деревья и сорняки. Черепица на крыше местами отвалилась, местами покосилась. Мина положила фотографию обратно в сумочку и осторожно вытерла слезы, прежде чем постучать в дверь.

Водитель стоял рядом, ожидая ответа. Она чувствовала себя неловко, не зная, как отблагодарить его за молчаливое присутствие, которое ее успокаивало. Она еще раз постучала. Дверь отворила женщина лет пятидесяти с коротким каштановым каре, седым у корней, она склонила голову и поздоровалась с Миной на корейском.

– Миссис Ли?

– Это я. – Мина повернулась к водителю. – Спасибо. Как… много?

– О, нисколько. В следующий раз. – Он протянул ей визитную карточку. – Можете расплатиться в следующий раз.

– Нет, нет. – Мина полезла в сумочку за деньгами.

Водитель занес чемоданы в дом и ушел, но в конце тропинки остановился и, повернувшись, сказал:

– Удачи. Все наладится.

Мина лишь помахала ему на прощание, не найдя слов.

– Позвольте помочь вам с вещами, – предложила хозяйка. – Вы, должно быть, устали.

– Нет, ничего.

Они взяли по чемодану и прошли в глубь дома, темного и прохладного, как пещера. Вентилятор в углу гостиной развевал занавески. На замусоленных стенах не было никаких картин или фотографий, за исключением нескольких портретов Иисуса. На тумбочке стояла керамическая статуэтка Девы Марии.

– Я покажу вам вашу комнату.

Мина лежала на своей двуспальной кровати, страстно желая что-нибудь предпринять: сходить за продуктами, найти работу, позвонить миссис Син – что угодно. Но в ее комнату еще не провели телефон, а разложенная туристическая карта Лос-Анджелеса, которую она привезла из Кореи, сбивала с толку: главные достопримечательности, такие как голливудская «Аллея славы», Беверли-Хиллз и Диснейленд, разделялись несколькими километрами автострады. Мина уставилась в потолок молочного цвета, оцепенев от страха перед необходимостью решать, что делать дальше. Ей предстояло еще столько всего изучить.

Закрыв глаза, Мина глубоко вздохнула, стараясь не паниковать – стараясь ничего не чувствовать. Она устала чувствовать.

Она попросила бога ей помочь, указать верный путь.

Почти вся ее собственность в Сеуле была распродана, заявление на увольнение – подписано. Без мужа и дочери ей нечего делать в той стране, на тех улицах, в узких переулках, где шаги эхом отдавались от стен. Мине оставалось лишь покориться судьбе, которая привела ее прямо в эту комнату с открытыми окнами, где она теперь лежала, покрытая липким потом, на чистых чужих простынях, уставившись в потолок – тоже чужой.

В дверь постучали.

– Да? – ответила Мина на корейском, садясь и стараясь не смять лежащую рядом карту.

– Здравствуйте, – прозвучал незнакомый женский голос, немного хриплый, но четкий.