Последняя история Мины Ли

По словам хозяина, летом к маме часто приезжал мужчина – скорее всего, у них был роман. Возможно, именно на этого мужчину она кричала в прошлые выходные – в те самые выходные, когда умерла. Марго не совсем доверяла хозяину, и все-таки какой ему был смысл лгать? Нужно выяснить, кто навещал маму в тот вечер, если вообще навещал. Сержант Цой еще не перезвонил, но у нее не было времени ждать – ни его, ни кого-либо другого. Тело мамы наглядно демонстрировало, что порой промедление может слишком дорого обойтись – всего час, день или неделя, и будет поздно. Порой у нас есть только настоящий момент – есть только здесь и сейчас, секунды ускользают, как песчинки сквозь пальцы.

Марго включила свет в спальне мамы. Несмотря на прохладу снаружи, она не закрывала окна последние четыре дня, чтобы выпустить дух смерти, витающий в квартире – в их квартире, той, в которой Марго прожила всю сознательную жизнь вместе с матерью.

Она сосредоточилась на том, что просачивалось из окна: запах выхлопных газов и аромат наваристого мексиканского супа посоле, тарахтение скейтборда по щербатому тротуару, женская болтовня по телефону – все это так знакомо и в то же время ново. Район в чем-то изменился, а в чем-то остался прежним.

Раньше тут было много корейцев, а потом большинство накопили достаточно денег, чтобы перебраться в пригород, и теперь по соседству жили в основном латиноамериканцы. И все же их объединяло желание выжить и переехать в место получше. Когда мир успел стать таким? Почему работа и богатство сосредоточиваются лишь в отдельных местах? Почему границы определяют возможности? Насколько плохо жилось маме в Корее? Может, там она чувствовала себя еще более бессильной, чем здесь?

Распахнув белые занавески, Марго глянула на переулок с мусорными баками у стены здания, где соседские дети обычно играли в футбол и гандбол. Затем она подошла к шкафу с аккуратно развешанной маминой одеждой, в отличие от шкафа самой Марго в Сиэтле, где казалось, что весь ее гардероб перекочевал на пол. За эти годы мама насобирала так много вещей! Ничего по-настоящему ценного, но все же ценного для нее самой: старая кожаная куртка восьмидесятых годов, насыщенно-синее платье с большими подплечниками, простое черное платье-футляр, несколько юбок до колен, привезенных из Кореи, которые уже много лет на нее не налезали. Марго порылась в карманах и выудила всякую мелочовку: монетки, выцветшие квитанции, губную помаду и мелкие купюры.

Также в шкафу нашлась пара черных кроссовок, покрытых рыжей пылью, пахнущей чем-то вроде глины. Снова вспомнилась долгая поездка в Вегас много лет назад, на этот раз более отчетливо.

Из открытых окон по щекам бьет горячий воздух вперемешку с мелким песком, похожим на посыпку корейских пирожков ттоку, который ощущается на языке, сухой и зернистый. Над ними парят пухлые кучевые облака, а мимо проносится мир, раскрашенный во всевозможные оттенки охры. Взгляд мамы, твердый как кремень, устремлен на дорогу. По лицу и шее струится пот.

– Куда мы едем? – спросила Марго с заднего сиденья.

– В особенное место.

– А мороженое там будет?

– Надеюсь. – Ее взгляд смягчился. – Будет.

– Зачем ехать так далеко ради мороженого? – спросила Марго по-английски и рассмеялась.

– Не только ради мороженого, – ответила по-корейски мама.

– Наверное, это лучшее мороженое в мире. Самое большое.

Мама поправила воротник, откашлялась и с минуту крутила радио, раздраженная пронзительными звуками, помехами, голосом диктора и обрывками классической музыки.

– Будешь хорошо себя вести, я куплю тебе мороженое. Какое захочешь.

Она бросила на Марго взгляд в зеркало заднего вида. Позади них засигналила машина. Обгоняя их, водитель крикнул: «Вали обратно в свой Китайстан, курица!»

Марго вздрогнула так, будто незнакомец бросил в них камень. Костяшки пальцев мамы на руле побелели, однако она продолжала ехать с прежней скоростью.

Позже Марго задремала. Когда она проснулась, мама спросила:

– Хочешь воды?

Пить хотелось, но она отказалась.

– Возможно, мы… мы встретим кое-кого особенного в Лас-Вегасе, – неуверенно проговорила мама, ее голос дрогнул. – Кого я не видела уже много лет.

Мама изо всех сил сдерживала слезы. Наступили сумерки, на горизонте растянулась фиолетовая полоса с размытыми ярко-розовыми штрихами.

– Не знаю, стоило ли брать тебя с собой. Просто мне не с кем было тебя оставить.

Мама словно говорила сама с собой или с другим взрослым, а не пыталась объяснить происходящее шестилетнему ребенку. Только позже Марго поняла, что, как бы сильно ее ни злила их созависимость, все же мама была глубоко и невообразимо одинока.

Единственными, кто не осуждал ее, были бог и, возможно, маленькая Марго.