Последняя история Мины Ли

– Вроде бы после беспорядков мама работала в кафешках и других местах, пока через пару лет не накопила достаточно, чтобы снова начать свой бизнес. – От приправленного шпината пахло свежим кунжутным маслом, которое таяло во рту. – Я помню только, что приходилось очень тяжело. Из старого магазина удалось спасти кое-какие вещи, вешалки и прочее, и наша квартира была забита коробками, так как их больше негде было хранить. Мы питались продовольственной помощью, вроде консервов и сухого молока, а Армия спасения предоставляла нам зубные щетки.

Салат из морской капусты, один из любимых Марго, подавил волну печали, поднимающейся в груди. Его нежная желатиновая консистенция, соленый вкус с кислинкой успокаивали расшатанные нервы. Как же Марго тосковала по океану! В подростковом возрасте она часто одна ездила на автобусе на пляж и часами гуляла или сидела на скамейке, читала и смотрела на воду.

– Нам тогда действительно приходилось тяжко.

Вернулась официантка и поставила на гриль блюдо с сырым мясом – маринованными ребрышками и свининой. Соевый соус и сахар, имбирь и чеснок карамелизовались, жир закапал в огонь. Испытывая чувство глубокой признательности, Марго передвинула мясо, чтобы не прилипало к грилю. Какой же радостной и насыщенной порой бывает жизнь, несмотря на разочарования и трагедии. Каждая трапеза, даже такая безрадостная, как эта, была своего рода празднованием того, что осталось на этой земле – того, что еще можно попробовать, почувствовать и увидеть.

Марго представила маму в Гранд-Каньоне – крошечная среди темных теней под скалами красного и песочного цветов, выточенными ветром и водой в течение миллионов лет. Опять вспомнилась поездка в Лас-Вегас, руки матери, вцепившиеся в руль, открытые окна и скрипящая на зубах пыль.

– Мы с мамой тогда съездили в Вегас.

– В Вегас? Ты вроде говорила, твоя мама никуда не ездила.

– То была первая и единственная поездка. Мне было лет шесть. Думаю, до этого мама никогда не ездила по автостраде, так она тащилась. – Марго засмеялась. – Удивительно, что нас не оштрафовали. В общем, мама собиралась там с кем-то встретиться. Кажется, это было как раз перед тем, как мама открыла новую лавку.

– Интересно. – Мигель доел остатки салата из морской капусты. – С кем она тогда собиралась встретиться? У нее ведь не было семьи, верно?

– Нет. Но… не думаю, что миссис Бэк как-то к этому причастна. То есть теперь-то я ей верю, и все же странно, что мама так резко перестала с ней общаться, согласись?

– Ну, скорее всего, это произошло само по себе. Иногда люди отдаляются друг от друга, или, может, у нее просто не было времени на друзей – только на церковь и тебя, пожалуй. Она ведь пыталась выжить, верно?

Как только мясо подрумянилось, Марго сначала положила порцию на тарелку Мигеля, как сделала бы мама, и только затем – себе. В груди образовался комок. Она положила немного теплого риса, кусочек мягкой свиной грудинки и острый соус самджан на все еще влажный красный лист салата, завернула и запихала все это в рот.

Будучи подростком, в ресторанах Марго часто разглядывала большие группы за соседними столиками, завидуя их многочисленности – за одним столом над общей едой собиралась целая семья, несколько поколений. Между родителями и детьми, старшими и младшими братьями и сестрами существовала довольно четкая иерархия, которая оберегала атмосферу единства, общности. Машинальные мелкие жесты (наливать напитки и накладывать еду сперва другому человеку и при этом использовать обе руки) как бы говорили: «Мы всегда будем друг друга защищать».

И все же, несмотря на эти жесты, на хрупкие попытки выразить свои чувства, они с матерью не могли поладить, не могли расслабиться рядом. Может, они слишком отличались?

Или напряжение вызывало то, что они были двумя одинокими женщинами, которые будто зеркально отражали друг друга – чужую печаль, разочарование, ярость? Если одна из них испытывала радость, то другая чувствовала не то же самое, а укол ревности, вызванный страхом одиночества, который заставляла нападать на радость другой. И откуда взялся этот страх одиночества? Был ли он универсальным или свойственный только матери? Или, может, даже свойственный всем корейцам?

Мама, дитя войны, наверняка умерла бы в одиночестве, если бы ее не нашли. К тому же весь мир каждый день говорил женщинам: если вы одиноки, то вы никто. Одинокая женщина – пустое место.

Мигель почти не знал Лос-Анджелеса, поэтому после ужина они решили осмотреть окрестности. Марго была рада передохнуть, отвлечься – лишь бы хоть на время выкинуть маму из головы и сердца, переполненных подробностями ее жизни. Она так долго делала все возможное, чтобы избежать правды о болезненном прошлом матери, а теперь оно обрушилось на нее потоком запутанных фактов, эмоций и образов: продавщица носков миссис Бэк с ее размазанной алой помадой; некролог любовника матери, который к тому же внешне походил на Марго – та же квадратная челюсть, глаза, скулы; искусственная улыбка хозяина ресторана; мама, лежащая на полу лицом вниз; плотный запах гнилых фруктов, въедающийся в кожу.