Десятилетиями носившиеся по городу слухи поднялись теперь с особой рьяностью, где-то высказываемые шепотом, а где-то громко и в открытую. Про заклинания, про колдовские зелья, про обряды, якобы проводимые нагишом в полнолуние. Про жертвоприношения девственниц. Причем многое распространялось теми самыми людьми, которые знали Альтею всю свою жизнь. Не было никаких реальных доказательств – поэтому в полиции не завели на нее дело. Однако это ничуть не помешало злым языкам болтать. Как не помешало «добропорядочным гражданам» Сейлем-Крика устроить всенощное бдение при свечах, на которое, кстати сказать, явилась половина городка – дабы изгнать дьявола из своей среды. Обычное правило, когда ты невиновен, пока вина твоя не доказана, – не распространяется на тех, кто носит фамилию Лун.
А теперь женщина, которую все подозревали в убийстве девушек, умерла. У всех в городке, поди, это вызвало вздох облегчения! Быть может, даже мэр объявил всеобщие гуляния по этому поводу?
Да уж, усмехнулась Лиззи, она не на шутку упивается своим горем. И, может быть, даже уже изрядно под хмельком. Ей, наверное, не помешало бы чем-нибудь перекусить, однако мысль о еде как-то не привлекала Лиззи. Вместо этого, прихватив сумочку и заново наполненный бокал, она направилась по коридору в спальню, собираясь как следует отмокнуть в горячей ванне перед сном.
Она швырнула сумку на кровать, стянула с себя одежду, потом повернулась к тумбочке за бокалом. От броска содержимое сумки рассыпалось по одеялу, в том числе вывалилась и книжечка, которую Эвангелина Бруссар приложила к своему письму. Вид этой книжки подействовал на Лиззи, точно удар в солнечное сплетение, от которого сгибаешься пополам, хоть и заранее его ожидаешь.
Чувство утраты внезапно захлестнуло Лиззи, и, тяжело опустившись на кровать, она взяла в руки книжку, прерывисто, в голос рыдая и заливаясь крупными горячими слезами. Разревевшись, она едва заметила небольшой листок бумаги, что выскользнул из середины книги и опустился к ней на колени. Задрожав, Лиззи уставилась на него, мгновенно перестав плакать. Слова местами были размазаны, однако там безошибочно угадывался четкий и аккуратный почерк Альтеи.