Последняя камелия

Еще несколько шагов! Я слышала, как его ноги топчут гравий позади, словно в замедленном кино. Вот мне удалось открыть дверь и прыгнуть внутрь. Он схватился за ручку двери со стороны водителя в тот самый момент, когда я заблокировала замок. Я тут же наклонилась, чтобы заблокировать замок и с другой стороны. Трясущимися руками я возилась с ключом и выронила его, когда Шон урной ударил по окну. Оно покрылось изломанными трещинами, а в центре образовалась дыра размером с бейсбольный мяч. Как зверь, знающий, что добыча рядом, он просунул руку в эту дыру и стал выламывать края, но, поранив ладонь, выругался и убрал руку назад. Наконец я вставила ключ зажигания, завела двигатель и стартовала так быстро, что гравий из-под колес взлетел в воздух.

В зеркало заднего вида я видела, как Шон с криками бежит вслед, и прибавила газу.

Жаль, что у меня не было при себе мобильника, чтобы позвонить Рексу и в полицию. До города было всего десять миль. Я часто заморгала, чувствуя, что слезы вот-вот хлынут из моих глаз. Из старых динамиков радио донеслась тихая музыка, и я узнала битловскую «Good day, sunshine». Слова песни показались мне издевательством[17]. В этом дне не было ничего доброго, да и быть не могло. Слезы мешали смотреть на дорогу, и, вытирая глаза, я чуть не потеряла контроль над машиной. Я забыла про крутые повороты на этом участке дороги, и когда машину занесло влево, ухватилась за руль. Послышался скрежет металла, машина пробила тонкую защитную ограду и понеслась вниз по откосу.

Нет, нет, Боже, пожалуйста, нет-нет-нет…

Машина мчалась среди высокой травы и развесистых деревьев и в конце концов с глухим ударом врезалась в бугор; она завязла в темном лесном грунте. Из носа у меня потекла теплая кровь, оставляя едкий металлический привкус во рту. Где-то поодаль чирикала птичка, и ее чистая беззаботная песенка контрастировала с охватившим меня страхом. Нет, ничего не случилось. Я попыталась приподнять ноги, но они не двигались. Боль пронзила все мои члены. Нет, я не могу вот так умереть, одна, вдали от дома. Не найдет ли меня здесь Шон? А Рекс? Я моргала, как будто отщелкивая кадры своей жизни, только образы были бессвязными и беспорядочными: потрепанного вида кукла в розовом платьице; вязаные детские варежки с дырками; грядка с ярко-красными тюльпанами; улыбка Рекса; вертящийся на ветру ржавый флюгер.

Мои веки дрожали от напряжения, я изо всех сил старалась не закрывать глаза, но когда они все же закрылись, приветливый образ поманил в небытие, обещая утешение и покой, которого я так желала.

Камелии.

Я увидела их – бесконечный ряд больших, пышных зеленых деревьев с блестящими, лоснящимися листьями и роскошными цветами размером с блюдце. Розовые, красные – в полном цвету, словно раскрашенные Дамой Червей[18].

Глава 29. Флора

4 ноября 1940 года

Ноябрь начался необычным для этого времени снегопадом. Дети, конечно, были в восторге и после ужина побежали лепить снеговика прямо на дороге. К счастью, я уже достала из кладовки и почистила их зимние пальто.

Днем Десмонд встретился в городе с отцом по каким-то делам. Они еще не вернулись. Я заметила, что они пребывали в согласии и приподнятом настроении.

– Хорошо, что они поладили, – прокомментировала миссис Диллоуэй этот факт, убирая посуду после завтрака.

Дети не могли нарадоваться на снежинки, и я решила дать им поиграть подольше, прежде чем ложиться спать. В виде исключения. Я надела пальто и присоединилась к ним на террасе. Джени и Кэтрин высунули языки, ловя снежинки, а Эббот и Николас играли в снежки. Когда поднялся ветер, я забеспокоилась, что для Эббота это опасно: он еще не вполне оправился от болезни.

– Еще несколько минут, – сказала я, – а потом пора выпить горячего чаю. Я не хочу, чтобы вы простудились.

Николас вдруг замер и указал на небо.

– Что это, мисс Льюис?

Я взглянула вверх, но не увидела ничего особенного, только темноту.

– А ты что видишь?

– Вон там, – сказал он, указывая на низко летящий самолет вдали. Его огни сияли в темноте.

У меня заколотилось сердце.

– Дети! – закричала я. – В дом, скорее!

Через черный ход я провела их в цокольный этаж.

– Боже милостивый! – воскликнула миссис Диллоуэй. – Вы думаете, это?..

– Не знаю, – сказал мистер Бердсли, – но мы должны на всякий случай погасить свет.

Он щелкнул выключателем на стене, и дом погрузился в темноту.

Джени прижалась ко мне, и я почувствовала, как она дрожит.

– Все в порядке, малышка, – сказала я. – Все будет хорошо.

– Мы умрем? – спросила Кэтрин.

– Конечно же, нет, милая, – успокоила ее я в надежде, что она не заметит моей неуверенности.

Рядом кто-то зашмыгал носом; я обернулась в темноте и увидела, как Эббот вытирает глаза.

– Отец с Десмондом сейчас там, – сказал он. – А что, если… Что, если они…

– Не волнуйся, милый Эббот, – сказала я. – Я уверена, ваш отец и Десмонд скоро вернутся домой.

Эббот закрыл лицо руками, а потом, весь в слезах, снова посмотрел на меня.

– Десмонд, наверное, скоро отправится на войну.