Последняя кантата

Юный Моцарт только этого и ждал. Его глаза засветились от радости, и он вместо ответа подбежал к клавесину. Иоганн Кристиан с улыбкой последовал за ним. Он сел на стул, посадил мальчика себе на колени и начал первую фугу из «Хорошо темперированного клавира». Четко проиграл ноты для правой руки, потом перешел к ответу левой рукой и внезапно оборвал игру. Мальчик понял. Иоганн Кристиан начал снова, и Вольфганг заиграл тему левой рукой. Иоганн Кристиан опустил правую руку, и Вольфганг тотчас же доиграл тему двумя руками. Иоганн Кристиан исполнил вторую тему фуги, и мальчик повторил ее.

Разговоры в зале быстро стихли, и все расселись, желая присутствовать при явлении нового чуда. Потому что это действительно было чудо — видеть опытного музыканта с маленьким Моцартом на коленях, смотреть, как их руки в одном ритме движутся над одной и той же клавиатурой. Две руки большие и две маленькие. Они взлетали над белыми и черными клавишами, они сходились и расходились, но ни разу не соприкоснулись. Никогда мелодия не была столь чистой, гармония столь прозрачной, ритм столь естественно вразумительным.

Они исполнили фугу полностью, собравшиеся не сдержали своего восхищения. И там среди возгласов и аплодисментов, среди шумного восторга Иоганн Кристиан склонился к Вольфгангу и прошептал ему:

— А теперь я открою тебе секрет. Ты один достоин знать его. Ты не расскажешь его никому, разве только музыканту, которого сочтешь способным сохранить его навсегда. Ты еще совсем маленький, и я не знаю, увижу ли я тебя снова. Так вот, слушай…

И Иоганн Кристиан заиграл главную тему «Музыкального приношения», последнего сочинения Иоганна Себастьяна Баха, опубликованного при его жизни, созданного за несколько недель после его визита к Фридриху II в Потсдаме и целиком написанного на тему фуги короля.

Не прерывая игры, Иоганн Кристиан Бах прошептал Моцарту:

— Вот секрет…

6. ЭКЗАМЕН

Париж, наши дни

Пьер Фаран счел необходимым сопровождать Летисию в консерваторию в день экзамена, такого утомительного для конкурсантов, потому что он проводился в отдельном кабинете и семнадцать часов подряд надо было просидеть взаперти, откуда выходить разрешалось только с сопровождающим и где не было ничего, кроме нотной бумаги, карандаша и ластика.

По окружной дороге Пьер вел машину нервно. Никогда рекламы на щитах не казались ему такими глупыми. День, впрочем, довольно мрачный, напоминал ему собственное поражение несколько лет назад, и он думал о том, насколько иначе могло бы все сложиться у него, если бы он тогда ухватил первую премию.

Сидя рядом с ним, Летисия молчала. Она попыталась, правда, безуспешно, отговорить его ехать с ней, но потом вспомнила, что Пьер проходил конкурс на улице Мадри, в то время как она едет в другое место, в Городок музыки в пригороде. Она думала, что поэтому для Пьера воспоминание будет не таким горестным, но она ошиблась.

В шесть часов Пьер припарковал машину на еще пустой консерваторской стоянке, крышу которой в виде высоких волн — не в честь ли «Моря» Дебюсси? — начинали озарять первые робкие лучи солнца. Здание не представляло собой ничего выдающегося и казалось чрезмерно изукрашенным на манер старых построек восьмого округа. Только фасад его, выходящий на авеню Жан-Жорес, выглядел, пожалуй, даже богато и мог претендовать на право называться французским храмом музыкального образования высшего класса.

Экзамен в кабинете должен был начаться в половине седьмого и закончиться в двадцать три тридцать. Несмотря на некоторые преобразования, этот экзамен слыл устаревшим и исключительно трудным. Семнадцать часов должны были быть посвящены разработке четырехголосной фуги на основе нескольких нот темы, данной жюри. В тот год участников конкурса в Парижской высшей национальной консерватории музыки и танца было шестеро. Шесть студентов за долгие годы обучения достигли уровня, достаточного, по мнению мэтров, чтобы принять участие в выпускном конкурсе по фуге и контрапункту.

Пьер вошел вместе с Летисией в зал и почувствовал, что у него защемило сердце. Зал был практически пуст. Остальные соискатели расположились на площадке главной лестницы и спорили, сравнивая достоинства некоторых известных оркестров.

— Ciao, bella![29] — бросил Пьер.

— Ciao, carissimo,[30] — ответила Летисия.

— Не будь ты суеверной, я пожелал бы тебе удачи, но, как все итальянцы, ты суеверна.

— Вовсе нет! Разве только перекрещусь перед тем, как войти в кабинет, вот и все.

— Только не хватало, чтобы ты… чтобы первую премию принесло тебе ханжество!

— А почему бы и нет, вдруг нам предложат тему духовной музыки?

Она чмокнула его в щеку и, махнув ему на прощание рукой, убежала, не оборачиваясь.

Университетские служители развели конкурсантов по кабинетам. Летисию вел старый Леон.

— Ну как, мадемуазель Летисия, волнуетесь?

— Нет, не очень. Я больше волновалась в прошлом году на открытом конкурсе по фортепьяно, когда играют с листа.

— Да, мадемуазель, но этот экзамен все проходят! А вот конкурс по фуге в кабинете — совсем другое дело!