Последняя картина

Он стоял невозмутимо, расслабленно опустив руки, полностью вернув себе прежний нечеловеческий облик. Может быть, даже лицо его приобрело еще более жесткие черты, чем когда либо. Он не шутил. Он был бессмертен.

И тогда я упал на колени. Левая рука перехватила топор. Я замахнулся, уже не понимая, что делаю и, со всего размаха опустил лезвие на распростертую свою руку. Остро заточенный металл распорол одежду, кожу, с хрустом звякнула кость. Я взревел от боли. Струя крови полилась на пол, захлестывая ковер и колени. Лезвие упавшего топора звякнуло мелодично, будто извиняясь. Я поднес пылающую руку к груди, прощаясь с ней, и ударил о бедро. Кость лопнула. Все это было как во сне. Культя болталась на куске уцелевшей мышцы. В глазах все потемнело. Я посмотрел на Князя и видел, что он невероятно растерян. Он не ожидал такого. Он испугался. Он проиграл… А я потерял сознание…

От смерти меня спасла соседка. Как она потом говорила — услышала шум и крики. Кругом была кровь, а я валялся, не шевелясь, и только хрипел, пуская пузыри в бурую лужу. Кроме меня никого не было, а дверь была открыта нараспашку. Нервы у старухи оказались крепкими. Она наложила жгут и вызвала скорую…

Только так я сумел одолеть Князя. Только так. Руку я потерял навсегда, хотя чудеса современной хирургии запросто могли бы вернуть ее на место. Но я даже рад, что этого не произошло.

Князь проиграл, но он не знал еще кое-чего. Как это получилось, я сам не понимаю. В ту ночь мне приснилось, что я работал над какой-то очень важной картиной, и мне очень хотелось скрыть ее от Князя, потому что я знал, что ему она не понравится. Я хотел чтобы Зло не вызывало у людей животного страха, чтобы они видели его настоящую сущность и чтобы понимали — с ним можно справиться. И тот мир за гранью смерти, который откроется каждому человеку, не будет казаться страшным, если он будет знать, что на самом деле Зло — трусливо и не опасно для тех, кто несет в себе хотя бы частичку Света. Я часто вспоминал этот сон и однажды попросил соседку посмотреть в чулане. Оказалось, что она — эта картина — существует!"

* * *

Мой друг достал из-под кровати запыленный свернутый холст. Это оказалась та самая, последняя работа, о которой он говорил.

В палате уже стало совсем темно. Отблеск далеких фонарей позволял видеть только очертания кровати и других предметов, заполнивших палату, но мне казалось, что в самой картине, прилепленной мною к двери на куски пластыря, который дал мне Григорий, находится источник призрачного света, позволявшего разглядеть даже мельчайшие детали.

Я так и сказал, находясь под впечатлением.

— Душа моя в ней, — сказал Григорий. — Хочу верить, что это она светится. Врачи убеждают меня, что все случившееся было психическим помешательством на почве алкоголизма. Может быть и так, да только я не верю. А пока мотаюсь из дома в дурдом, из дурдома в дом. Молю бога, чтобы скорее выбраться отсюда. Если это получится…

Он не договорил, что сделает в этом случае. Вместо того раздосадовано отметил, что так и не узнал — кто уничтожил его и голосовские картины, потому как был очень благодарен этому человеку. Главное, что выставка сгорела дотла. Авенир Голосов, как он узнал совсем недавно, через неделю после случившегося покончил с собой.

Григорий замолчал и улегся, закрывшись одеялом. Он смотрел в потолок и вскоре уснул. С открытыми глазами. Я удивился его манере отходить ко сну и хотел его разбудить, но Григорий никак не реагировал на мой шепот, и тогда я оставил его в покое, вернувшись к зловещему образу, сошедшему из воспаленного мозга и запечатленному талантливым художником на последней картине в его жизни.

Я смотрел на картину моего друга.

Она не вызывала страха. Пожалуй, больше было чувства брезгливости и желания раздавить изображенную на ней черную и мерзкую гидру, которая скорчилась в муках от обжигающего сияния, и в лице этой гидры был изображен тот, — я в этом не сомневался, — кто возжелал однажды завладеть душой моего друга. Физиономия Князя была так реальна: казалось, подойди ближе и ты ощутишь его зловонное дыхание. Так я и сделал.

Я все смотрел и смотрел в глаза гидры, в ее безумные зрачки, и вдруг мне показалось, что Князь отвел взгляд!

Может быть, это был необъяснимый световой эффект, обусловленный напряжением взгляда, уставшего от полумрака комнаты, а, может, слезы скопились в моих замерших в неподвижности глазах. Но я был уверен, что дело в другом — ОН действительно испугался.

И в ту же секунду я задохнулся от ощущения силы, которая вошла в мою душу.

С этого мгновения творение моего друга стало для меня просто картиной. Уже не было в ней ничего сверхъестественного, но я знал, что скрывавшиеся в ней силы теперь таятся во мне.

Я не стал будить Григория и ушел не прощаясь. А на следующий день мне сообщили, что он умер. Кто знает, может быть, и стоило сказать ему, что в самом деле я верю в иные силы. Но, с другой стороны, зачем ему знать, что я всегда был неравнодушным человеком.

И что это именно я сжег его картины.