Последняя крепость. Том 2

«Наш месяц сладких пенок подошел к концу, — подумал он, — и она снова сделалась… такой, какой была до свадьбы… Недолго осталось ждать того дня, когда она, — король невесело усмехнулся, — снова натянет свой мальчишеский костюм…»

Следующая мысль была горька. Долго, очень долго Эрл хранил ее глубоко на дне своего сознания, изо всех сил стараясь не пустить на поверхность.

«Пожалуй, она никогда и не любила меня, — думал он, — по-настоящему. Как об этом поется в балладах… Теперь, когда она принадлежит мне целиком и полностью, я это могу определить точно. Я это чувствую яснее, чем когда-либо… — А впрочем, — продолжил он мысленный диалог с самим собой, когда Лития, тихо простившись, покинула покои, — может быть, все вот это… что у нас, — и есть любовь? И в жизни так у всех. А эти баллады… нужны только для безусых сопляков и старых дев».

Он невесело усмехнулся в одиночестве.

ГЛАВА 4

Ничего тяжелее нет, чем когда над тобой потешаются, — вот что понял Гором за последние два дня. Поневоле ему вспоминался Калк Криворотый, дурачок из его деревни, которому Гором, бывало, то задницу медом вымажет, чтобы тот извертелся в попытках ее облизать, то вместо жевательной смолы даст кусок окаменелого собачьего дерьма… Но одно дело — Калк Криворотый, ему от таких забав ни жарко ни холодно, он даже и сам хихикал, когда над ним ржали деревенские весельчаки, — на то он и дурачок. А совсем другое дело — сам Гором. Попробовал бы кто раньше посмеяться над ним, да что там посмеяться… Взглянуть косо — и то опасались.

А теперь…

Куда бы ни шел Гором, чем бы ни занимался — всюду его преследовал приглушенный смех за спиной. И ладно бы только приглушенный и только за спиной. К парню подходили и в открытую хлопали по плечу, совали под нос палец и спрашивали что-нибудь вроде:

— Чем пахнет?

— Ничем… — корежась от злости, отвечал Гором.

— То-то, — отвечали ему, шутя тыкали пальцем в живот и после этого повторяли вопрос: — А теперь?

Или кто-нибудь с невинным видом интересовался:

— Ты, малый, за обедом хорошо поел?

— Ну и что?.. — чувствуя подвох, в свою очередь спрашивал Гором.

— А то, что ежели хорошо поел — то близко ко мне лучше не подходи. Не надо близко. А то кто его знает…

Бывало, мужики и вполне сочувственно заговаривали с парнем:

— Это как же оно так получилось-то? Одним пальцем и такого здоровягу уходили… Чего-то не верится даже, хотя многие это видели. Скажи, паря, правда тебя Аж Полторы Ноги одолел? Правда? А то, может, врут?

— А правда, — сыпались и дальше вопросы, — что у тебя, малый, кишки ротом полезли?

— Да не ротом… — затеивали мужики обсуждение уже между собой. — Как они ротом-то полезут? Они другой ход найдут…

— Да какой бы ход ни нашли, все одно их надобно же обратно запихнуть… Без них, без кишков-то, и жизнь не жизнь. В них же едят, в кишки-то…

— Эй, малый! Как кишки-то запихивал обратно? Эй! Куда пошел-то? С тобой разговаривают…

Сколько раз мутнело от гнева перед глазами у Горома, сколько раз руки сами собой сжимались в кулаки, сколько раз сердце ныло от нестерпимого желания вколотить кому-нибудь из насмешников нос в глотку… Но он себя сдерживал. Он даже и не знал, что обладает такой силой воли. А впрочем, это вовсе и не сила воли была. Это была слабость, это был — страх. Дважды он затевал драку, и дважды его на этом ловили и наказывали… Да как наказывали! И Гором не сомневался, что — даже если и удастся ему подловить особо усердствовавшего в насмешках рекрута в укромном уголке — тут же в этом уголке окажется и кто-нибудь из мастеров… Не успеет он отвести душеньку… Что у них, у этих мастеров, дополнительная пара глаз на макушках, что ли?

Но самое чудовищное состояло в том, что после той памятной драки паскудного задохлика Ажа рекруты превозносили до небес. Молодняк — сопливые мальчишки, сумевшие пройти первое испытание на Бычьем Роге — ходил за этим ублюдком табунами. И на занятиях следили за ним даже старательнее, чем за мастером, который эти занятия вел…

Ух, как ненавидел Гором Ажа Полторы Ноги! Никого и никогда он так не ненавидел, как этого колченогого дохляка! Ему даже во сне снилось, как он подкрадывается к Ажу сзади, накидывается на него, как пес на куренка, — и душит, душит…

Три дня прошло с того чудовищного для Горома происшествия у подножия Бычьего Рога. И на исходе третьего дня сын деревенского кузнеца понял, что больше не выдержит всего этого кошмара. Все, с него хватит! Бесконечные насмешки, тупые шутки, хихиканье и гогот, да еще — гадина Аж, постоянно попадающийся на глаза.