Последняя крепость

Свобода — вот была причина радости, наполнявшей душу Брана. Он, наконец, понял это — вот почему ему стало легко, почему он спал спокойно и его не тянуло больше пить. Впервые он чувствовал себя свободным, как ни смешно это звучало для человека, добровольно объявившего себя рабом. Но он был достаточно умен, чтобы понять — это не его собственная свобода. Это была свобода Мавет. Он слышал сказки о ламиях и вампирах, живущих чужой кровью. И он, подобно им, питался чужой свободой. Его родная страна, Лоэрг, была завоевана около двух веков назад. И примерно полтора столетия назад пережила великое восстание, когда, как пелось в песнях, реки Лоэрга потекли вспять — а было там множество рек, — потому что были запружены трупами имперских солдат. А потом, следуя тем же песням, по Лоэргу многоводному потекли иные реки — реки крови. Страна была прочно замирена, и остров Лоэрг стал Северной провинцией, и ее уроженцы со временем удостоились чести называться федератами, союзниками, охранявшими дальние форпосты империи. В федератах служили и дед Брана, и отец, и сам он не видел для себя иного пути и лишь под Наамой смутно угадал, что свобода, ради которой дрались и умирали его предки и забытая его собратьями, еще существует. И ради того чувства, что он испытывал рядом с Мавет, он готов был терпеть самое Мавет и принимать ее такой, как она есть, а было это нелегко, даже если забыть об ее наружности. Он быстро усвоил, что на его вопросы она отвечает, только когда хочет. Всего лишь раз она предупредила, чтоб он не мешал ей думать, считая повторение излишним, но правило это оставалось непреложным. Она надолго уходила в себя, временами принимаясь насвистывать все ту же мелодию (как-то Бран спросил, что это. «Старая песня, — отмахнулась она. — Ее теперь и не помнит никто»), и вывести ее из этого состояния было невозможно. Она ничего не рассказала ему — хотя он пытался выспрашивать — о десятилетнем промежутке между пещерой в горах и встречей с ним (правда, воровское оружие, привычка к жизни в трущобах и ночное пребывание в кабаке свидетельствовали за себя). Никогда не упоминала, сохраняет ли какие-то связи с соплеменниками, большинство из которых было продано в рабство или просто изгнано из Восточной провинции. Зато Мавет много и охотно говорила о войне — о Нептарской войне, потому что для нее Восточная провинция была и оставалась Нептарой. Говорила очень точно и профессионально, рассказывала о тираническом правлении князя, расшатавшем силы Нептары, об основных боевых операциях, о междоусобицах и борьбе политических группировок, смысл которой был для него столь же неясен, как для Мавет очевиден, могла перечислить потери с каждой стороны в любом сражении — в сущности, такими сведениями мог обладать даже не воинветеран, а полководец высокого ранга. И это было тем удивительнее, что во время войны Мавет была ребенком и ничего собственными глазами не видела, кроме Наамы. Где она набралась таких разнообразных познаний, Мавет не открывала, но, несомненно, это была единственная тема, которая ее по-настоящему интересовала. Брана, во многом, тоже. Хотя он-то ребенком не был тогда, но почти все годы провел в Лоэрге, не чая, что когда— нибудь попадет на Восток. Поначалу, когда война представлялась кратковременной и не сулящей особых потерь, в Нептару были направлены только элитные подразделения гвардии, в которых служили лишь коренные уроженцы империи, и не допускались выходцы из провинций, не имевшие гражданства, — дабы одним ударом покончить с мятежниками. Но чем дольше, кровопролитней и беспощадней становилась война, к ней год от года привлекались союзные войска. До Лоэрга очередь дошла последней, и отряды северян прибыли из гавани Намаль прямиком к Нааме, так что Бран так и не увидел ни цитадели Малкут, ни Шемеша, столицы Нептары, о которых рассказывала Мавет.

О самой Нааме она говорила мало. Упомянула только, что это была крепость нокэмов — Бран так и не понял, являлись ли они особым племенем или воинской кастой — и что в их обычаях было с раннего возраста укреплять себя различными испытаниями и никогда не сдаваться в плен. Может быть, во время подобных испытаний на выживание Мавет и узнала о существовании пещеры в горах — но это была лишь догадка Брана, ничем не подтвержденная, потому что Мавет никогда не объясняла, в чем, собственно, эти испытания состояли. Судя по тому, что он услышал, нокэмы должны были быть чем-то вроде сородичей Брана — воинственных северян, взращенных с оружием в руках, наслаждавшихся упоением схватки и считавших для себя позором мирную смерть. Но он как-то неизъяснимо ощущал, что нокэмы были чем-то иным. Чем-то совершенно иным. Ведь сколько знал Бран, свобода была неотделима от власти. Мавет же до власти не было никакого дела. И оттого именно властью она обладала.